|
|
Исследования
- комментарии - ссылки
Т.
Ю. Бородай
Луций Анней Сенека
и
его философская проза
(Предисловие к изданию: Л. А. Сенека. Философские трактаты.
СПб, "Алетейя", 2001.)
К началу нашей эры провинция Испания была уже вполне романизирована
и много талантливых ее уроженцев делали блестящие карьеры в столице
империи. Среди них был и Луций Анней Сенека (ок. 55 г. до н. э. - 40
г. н. э.), римский всадник из Кордубы (нынешняя Кордова). В юности он
учился в Риме ораторскому мастерству, слушал знаменитых ораторов и учителей
риторики, о чем на старости лет написал книгу для своих детей и внуков.
Позднее он переехал в Рим с женой Гельвией и старшим сыном Новатом,
поступив на государственную службу, а также выступая адвокатом в суде
и поверенным в делах. В Риме в 1 г. до н. э. (1) родился второй из трех
его сыновей — в будущем знаменитый политик, оратор, поэт, философ и
воспитатель Нерона, Луций Анней Сенека Младший.
По словам Квинтилиана, Сенека писал orationes, poemata, epistulas, dialogos
(Quint. Inst. 10, 1, 12), т. е. "речи, стихи, письма, диалоги".
Соответственно и мы представляем его себе, во-первых, как государственного
деятеля эпохи Калигулы, Клавдия и Нерона; во-вторых, как поэта и писателя,
автора девяти трагедий; в-третьих, как учителя жизни и наставника в
добродетели; в-четвертых, как философа-стоика, неизменного представителя
школы во всех учебниках по истории философии. Впрочем, все эти ипостаси
разделены достаточно условно: на политическом поприще Сенека знаменит
прежде всего как наставник и воспитатель юного Нерона; в поэзии он моралист;
в философии, по всеобщему признанию, противоречив и поверхностен, ибо
склонен привносить глубину и связность мысли в жертву красотам риторики
и этическому пафосу проповедника; видимо, вернее всего было бы определить
его именно как учителя жизни, философа-практика, а не теоретика, но
мешает порой разительное несоответствие проповедей и наставлений Сенеки
его собственному образу жизни и поступкам, чем возмущались еще его современники
и что отлично сознавал он сам (ср.: De vita beata 17, 3; ер. 6).
Речи до нас не дошли, хотя известно, что именно они доставили громкую
славу Сенеке в начале его карьеры, прерванной болезнью и отъездом в
26 или 27 г. на лечение в Египет, и едва не стоили ему жизни по возвращении
к общественной деятельности десять или одиннадцать лет спустя, когда
Калигула настолько позавидовал успеху его речей, что решился убить оратора-соперника
(хоть и называл презрительно введенный Сенекой в моду новый "рубленый"
стиль "песком без извести"). Упомянутые Квинтилианом "стихи"
— это десять сохранившихся трагедий, предназначенных для рецитации в
интеллигентном кругу и для чтения, а не для театра (десятая, "Октавия",
приписывавшаяся Сенеке, по-видимому, ему не принадлежит), несколько
эпиграмм и пародия на апофеоз Клавдия — "Апоколокинтосис"
("Отыквление"). "Письма" — это 124 нравственных
письма к Луцилию в 20 книгах, одно из самых влиятельных вплоть до наших
дней духовных руководств в европейской литературе. (2) По содержанию
они не отличаются от "диалогов" — этических трактатов Сенеки,
но форма их более свободна; в полной мере оценена она была уже в Новое
время, превратившись в особый жанр и получив благодаря Монтеню, почитателю
и подражателю Сенеки, название "эссе".
Под заголовком "Диалоги в 12 книгах" собраны в Codex Ambrosianus
(3) десять трактатов Сенеки: "О провидении", "О постоянстве
мудреца", "Огневе" (три книги), "Утешение к Марции",
"О блаженстве", "О досуге", "О спокойствии
духа", "О скоротечности жизни", "Утешение к Полибию"
и "Утешение к Гельвии". К "диалогам" же Квинтилиан,
видимо, причислял и семь книг "О благодеяниях" и семь книг
"Рассуждений о природе" — бесед о природе, обращенных к Луцилию,
поскольку формальное построение их такое же: они обращены к определенному
лицу, и каждый раздел начинается, как правило, с вопроса условного адресата
или возражения воображаемого оппонента. Квинтилианово "диалоги"
означает, видимо, то же, что греческое dialerxeis или diatribai. Как
особый жанр философствования диатриба получила распространение в кинической
и стоической школах; Виламовиц определил ее как "разработку отдельного
философского, чаще всего этического положения в легком, непринужденно-разговорном
тоне"; (4) первоначально одной из непременных черт диатрибы, как
и сатиры, было смешение или чередование серьезного со смешным spoudogerlion,
но уже в императорскую эпоху смешное либо вовсе исчезло, либо было оттеснено
далеко на задний план серьезностью, с какой воспринимали жизнь и свою
проповедь Сенека или Эпиктет.
Тематика этических трактатов Сенеки — типичная тематика диатриб: добродетель
вообще или отдельные добродетели, бесстрастие или борьба с какой-то
определенной страстью, например с гневом или печалью, мудрость, самодостаточность,
смерть и самоубийство, бедность, изгнание и вообще страдание и т. п.
Столь же типичны и стилистические приемы: условный диалог с анонимным
или условным собеседником, цитаты из поэтов и — особенно многочисленные
у Сенеки — исторические примеры и иллюстрации.
Из десяти диалогов-диатриб Сенеки одни больше тяготеют к проповеди,
(5) в других сильнее софистический элемент, в третьих Сенека старается
придерживаться правил "нормального", школьного философского
трактата (помимо название diatribai к таким популярным философским беседам
применялись столь же часто обозначения scho1ае или theseis). Так, Сенека
не столько рассуждает "о скоротечности жизни", сколько убеждает
собеседника изменить свою жизнь, и пламенный пафос оставляет немного
места точным определениям времени или смерти. "О блаженной жизни"
— апология; не только недоброжелатели Сенеки резонно полагали, что столь
пламенная проповедь стоической добродетели, довольствующейся необходимым,
т. е. самой собой, и расцветающей лишь среди нищеты, страданий и лишений,
мало совместима со столь же пламенным честолюбием и обладанием чудовищными
богатствами. Ко времени Сенеки тезис о том, что для блаженной жизни
и счастья не нужно ничего, кроме добродетели, давно стал одним из отличительных
признаков стоической школы (сложившись в полемике с перипатетиками,
полагавшими, что даже и мудрецу для счастья необходимы внешние блага,
прежде всего здоровье и богатство). И вот, на каждом шагу клянясь в
верности стоическому учению, Сенека с помощью хитроумнейших софизмов
и блестящих аргументов доказывает, что именно для правоверного стоика
лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. В еще большей степени
требованиями злобы дня и личными соображениями продиктовано "Утешение
к Полибию" (впоследствии сам Сенека пытался отыскать и уничтожить
все его копии, что, к его несчастью, ему не удалось). (6)
Рассуждение Сенеки "О гневе" ближе всего по форме к трактату,
т. е. schole или thesis, хотя и здесь достаточно проповеднического пафоса
и чисто личного чувства (главным образом, в третьей книге, где речь
идет о Калигуле). Сенека очевидным образом заботится о полноте рассмотрения
предмета, о точности определений, старается привести все известные ему
возражения против своего тезиса и дать исчерпывающее их опровержение.
Относительной строгостью и систематичностью, "научностью"
диалог "О гневе" выделяется среди других этических диалогов;
именно он дает основание квалифицировать Сенеку не просто как тонкого
психолога (что и так всем понятно), но как выдающегося исследователя
психологии; такая точка зрения предполагает, что Сенека сделал существенный
шаг вперед в изучении возникновения и развития аффектов и что диалог
"О гневе" отличается от всех прочих большей научной самостоятельностью.
На наш взгляд, именно большая "научность" обычно свидетельствует
у Сенеки о меньшей самостоятельности, и из всех этических диалогов рассуждение
"О гневе" ближе всего по манере повествования к "Рассуждениям
о природе", где Сенека прямо заявляет, что не намерен претендовать
на какую-либо самостоятельность (в этом, как известно, отнюдь не видели
порока, и собирание и "возрождение" правильных и ценных мыслей
предшественников было занятием едва ли не более почетным, нежели публикация
собственных новых измышлений; сам Сенека не раз напоминает о том, что
все мысли, с которыми он согласен,— это его мысли, и потому не всегда
называет их источник). Определить степень самостоятельности учения Сенеки
о механизме аффектов вообще и гнева в частности затруднительно, поскольку
тексты предшественников не сохранились, хотя сочинение трактатов под
названием "О гневе" приписывается очень многим философам,
начиная от Аристотеля (фрагменты этого трактата собраны у Г. Бонитца)
и до Сотиона, который обучал юного Сенеку философии. О сочинениях этого
Сотиона мы только и знаем, что он написал трактат "О гневе";
Сенека сообщает, что он учил о переселении душ и был пифагореец и ученик
Секстия (Ер. 49, 2 и 108,17-21). А о Квинте Секстии известно, что он
преподавал философию в Риме во времена Августа и чрезвычайно сердился,
когда его называли стоиком, а потом основал в Риме общину философов-практиков
по пифагорейскому образцу под названием Romani roboris secta, отказался
от cursus honorum, который предлагал ему Август, и работал над созданием
подлинно римской философии жизнестроительства, т. е. не слова, а дела,
однако также и писал, в том числе трактат "О гневе".
Так или иначе, использовал ли Сенека сочинение "О гневе" Сотиона
или кого-то еще, влияние пифагорейства в нем не ощущается, ибо учение
об аффектах разрабатывали именно стоики и — в полемике с ними — перипатетики,
а пифагорейцы этим не занимались.
Философия, согласно стоическому учению, состоит из физики (включающей
в себя также учение о Боге, поскольку и он естествен и материален),
этики и логики. (7) Была ли этика главным предметом и целью исследования
уже для Зенона, Клеанфа и Хрисиппа или нет, но для Сенеки и Эпиктета
она, несомненно, стала не только главной, но и практически единственной
частью философии, вызывающей подлинный, жизненный. а не только чисто
академический интерес. Если, согласно традиционному, восходящему к Аристотелю
пониманию, этика, так же как и политика, есть дисциплина чисто практическая,
в отличие от теоретических метафизики, или богословия, и физики, то
для стоиков этика (а не философия в целом) подразделяется на теоретическую
и практическую. Теория рассматривает высшее благо, которое есть добродетель,
и высшую цель жизни — счастье, которое состоит в том, чтобы быть добродетельным,
т. е. вести жизнь, согласную с природой. Для этого человеческое поведение
должно быть согласовано со всеобщим законом природы, мировым разумом,
божественной волей.
Важнейшее практическое требование такой этики — преодоление страстей
(по латыни — "аффектов", по-гречески "пафосов",
по-русски — "страстей", "чувств" или пассивных "состояний"
души, обусловленных воздействием внешнего мира). Теория требует жизни
в согласии с природой (по Клеанфу — с природой вселенной, т. е. с мировым
разумом, по Хрисиппу — с человеческой природой, а человек по природе
существо разумное; большинство позднейших стоиков также говорят именно
о человеческой природе; (8) природа — и мира и человека — разумна; значит,
все неразумное, тем более противящееся разуму, — противоестественно
и подлежит искоренению, ежели мы хотим быть естественны, добродетельны
и счастливы. В нашей душе противоестественны страсти. Согласно определению
Зенона, страсть есть "неразумноеи противное природе души движение
или порыв"; (9) по Хрисиппу, страсть — ложное суждение (как у Платона
и платоников всякий грехи порок есть результат незнания и заблуждения).
Четыре главные разновидности страстей: удовольствие и вожделение (т.
е. то, что мы склонны ошибочно считать благом), печаль и страх (т. е.
то, что мы по невежеству принимаем за зло). Удовольствие (радость) и
печаль (горе, боль) — ложные блага в будущем. Каждый из родов подразделяется
на многие виды и подвиды (так, гнев — разновидность печали, или огорчения).
Мудрец, т. е. человек, достигший совершенства, бесстрастен, т. е., во-первых,
полностью подчинил разуму свои внутренние движения и, во-вторых, никак
не реагирует на внешние раздражения, приятные или неприятные. Напротив,
глупец, грешник, порочный человек, а таких для стоиков подавляющее большинство,
полностью утратил контроль над собой и подобен буйнопомешанному; он
раб и игрушка как собственных противоречивых страстей, так и внешних
меняющихся обстоятельств, и потому всегда несчастен. Между несколькими
мудрецами, к числу которых относятся Сократ и Катон Младший, и всем
прочим буйнопомешанным человечеством находятся сами стоики, знающие
истину и потому борющиеся со своими страстями. Сенека сравнивает себя
в этом отношении с кормчим, который плывет в бурю на корабле с пробитым
днищем и, зная, что обречен, все же ни на минуту не перестает вычерпывать
воду — и в этом его величие.
Исследование механизма возникновения и развития страстей, которое позволит
определить стратегию и тактику борьбы с ними, есть, таким образом, насущнейшая
задача всякого стоика. Именно этим и занят Сенека, исследуя гнев как
с этической точки зрения, в его отношении к благу, счастью и добродетели,
так и с психологической, наблюдая его движение в человеческой душе.
Оппонентом, чьи возражения помогают Сенеке развивать свою мысль, в данном
случае выступают Аристотель и перипатетики. Согласно Аристотелю, страсти
вообще в человеческой душе естественны и не могут быть ни хороши, ни
дурны, поскольку не сознательны (proairetikar); осуждения или похвалы
заслуживает наше сознательное отношение к ним; а гнев, в частности,
даже хорош, ибо без него человек туп, вял, лишен собственного достоинства
и никудышный воин. (10)
Аргументацию Сенеки можно считать заимствованной, но первоисточники
ее до нас не дошли, и потому три книги "О гневе" считаются
одним из самых полных и интересных образцов исследования психологии
аффекта в античности. С другой стороны, один из издателей Сенеки считает,
что диалог "О гневе" отличается от всех прочих диалогов необыкновенным
обилием иллюстративного материала и потому представляет интерес главным
образом для истории. (11) Действительно, написан он был в самом начале
корсиканской ссылки Сенеки, в 41 или 42 г., когда обида его на Калигулу
была еще очень жива, а сам Калигула уже умер, и потому осторожность
уже не заставляла изгнанника скрывать все, что он думает о Гае Цезаре.
Быть может, и вся эта беседа, увещевающая не давать воли гневу и не
обижаться на несправедливо обижающих нас, обращена не столько к брату
Новату, сколько к самому себе, обиженному сумасшедшим Калигулой и несправедливо
изгнанному Клавдием на дикий остров на краю света.
Мы предлагаем читателю новые переводы философских диалогов Сенеки —
возможно, наиболее известных. На протяжении более чем двухсот лет трактаты
и письма Сенеки составляли непременную часть школьной программы во Франции,
а в иезуитских школах — и по всей Европе.
Если принять условное, но плодотворное разделение понятий "Стоя"
и "стоицизм", где под Стоей понимается определенная хронологическими
и дисциплинарными рамками философская школа, а под стоицизмом — характерное
умонастроение без четко определенных границ, но с легко узнаваемым ядром,
своеобразную духовную терапию и "религию кризисов" (А. А.
Столяров), философскую пропедевтику, обучающую ориентироваться в повседневных
и пограничных ситуациях, — то большую часть сочинений Сенеки следует
отнести именно ко второй категории.
Философские диалоги, или, скорее, философские проповеди Сенеки роднит
одна общая черта, придающая им обаяния и убедительности: философ-проповедник
стоит здесь не на пьедестале собственной неуязвимой мудрости (хотя именно
ее и проповедует), а внизу, вместе с читателями, еще только стремящимися
к этой мудрости подняться. "О скоротечности жизни" — размышления
политика и делового человека, потерпевшего фиаско в политике и делах
(диалог написан около 49 г., вскоре по возвращении Сенеки из трехлетней
ссылки, оборвавшей начало блистательной карьеры). "О блаженной
жизни" (написано десять лет спустя, в зените политической карьеры,
славы и богатства) — апология философа, обвиняемого общественным мнением
в том, что ведет нефилософский образ жизни, что проповедует одно, а
делает другое; что призывает к добродетели и аскезе, к отказу от наслаждений
и презрению к порокам, а сам нажил несметное состояние (известно ведь,
большие деньги не делаются честным путем, и слухи утверждали, что Сенека
нажился на конфискациях имущества репрессированных граждан) и не отказывается
от высокого положения при дворе Нерона, где коррупция, разврат, интриги,
убийства стали повседневностью и где порядочному человеку, не говоря
уже о проповеднике добродетели, не место.
Любопытно, что в литературе последних десятилетий трактаты Сенеки стали
предметом не только отстраненно-исторических и филологических штудий;
идет — в особенности среди английских исследователей — своего рода общественный
суд над Сенекой, словно он наш современник, еще один подсудимый Нюрнбергского
процесса. Вновь и вновь применительно к воспитаннику и другу Сенеки
Нерону звучат имена Гитлера и Сталина, и одни обвиняют философа в коллаборационизме,
пресмыкательстве перед властью и попытках обосновать идеологию тоталитарного
режима, а другие сочувственно живописуют мучительную трудность честного
философствования в коррумпированном обществе под железной пятой тоталитарной
власти (см.: Rist J. M. Seneca аnd Stoic Ortodoxy. ANRW, II, 36. Р.
1993-2012). Верно ли это, судить читателю. Однако несомненно, что это
— не единственная проблема, позволяющая нам читать Сенеку как нашего
современника. В его диалогах подняты и другие вопросы, может быть, менее
злободневные, но более глубокие и не менее насущные как для него, так
и для нас.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См.: Abel K. Zu Senecas Geburtsdatum, in: Hermes 109, 1981, 123 ff.
На этот счет среди исследователей нет единогласия. До последнего времени
принято было считать, что Сенека родился в 4 г. н. э. в Кордубе и в
раннем детстве переехал с семьей в Рим.
2. Об определении жанра "Писем к Луцилию" как "духовного
руководства" и характера деятельности Сенеки как духовного (или
душевного) водительства см.: Hadot J. Seneса und die griechi-romische
Tradition der Seelenleitung. 1962.
3. Наиболее полная и достоверная рукопись (конца ХI-начала XII в.),
положенная в основу печатных изданий диалогов, за исключением нашего
— "О гневе", для которого лучшим признан Codex Laurentianus.
4. Wilamowitz-Moelendorff U. v. Antigones von Karystos. 1881. S. 202.
5. Если верить специалистам, христианская проповедь обязана своей формой
именно диатрибе. См., например: Oltramare A. Les engines de la diatribe
romaine. Geneve, 1926.
6. "Иногда эта связанность с жизненными ситуациями дает исследователям
повод считать книги Сенеки чуть ли не элементом его политической тактики".
Ошеров С. А. Сенека. От Рима к миру // Луций Анней Сенека. Нравственные
письма к Луцилию. М.: Наука, 1986. С. 391.
7. В "Мнениях философов" Аэция, представляющих собой своего
рода краткий философский словарь, стоическое понимание философии определяется
так: "Стоики говорили, что мудрость есть знание божественных и
человеческих (дел), а философия — упражнение в искусстве, потребном
для достижения такого знания. Потребна же для этого прежде всего и единственно
добродетель, а высших родов добродетели три: физическая, нравственная
и логическая. По этой причине и философия состоит из трех частей: физики,
этики и логики" — Aetii Placita I prooem. (Diels H. Doxographi
Craeci. В., 1879. S. 273).
8 См.: SVF 1. 555; Ш. 4. 44. 46. 57: Diog. Laert. 7. 87.
9. Diog. Laert. 7. 110; SVF 1. 205.
10. См.: Никомахова этика.1105b19-1106а13, 1108а3-9,1126Ь1.
11. Basore J. W. Preface // Seneca in ten vol. V. 1. 1970. Р. XII.
www.sno.7hits.net/projects/seneca/bor.htm |
