|
|
Сочинения
Паскаль
Блез
Мысли
О ЧЕЛОВЕКЕ
…. Человек - всего лишь тростник, самый слабый в природе, но это мыслящий
тростник. Не нужно Вселенной ополчаться против него, чтобы его уничтожить:
достаточно пара, капли воды, чтобы убить его. Но если бы Вселенная его
уничтожила, человек все же оставался бы более достойным, чем то, что
его убивает, ибо он знает, что умирает, тогда как о преимуществе, которое
над ним имеет Вселенная, она ничего не знает".
…. Да и что же такое наконец
человек в природе? Ничто в сравнении с бесконечным, все в сравнении
с ничтожеством, средина между ничем и всем. От него, как бесконечно
далекого от постижения крайностей, конец вещей и их начало, бесспорно,
скрыты в непроницаемой тайне; он одинаково не способен видеть и ничтожество,
из которого извлечен, и бесконечность, которая его поглощает. Убедившись
в невозможности познать когда-либо начало и конец вещей, он может остановиться
только на наружном познании середины между тем и другим. Все сущее,
начинаясь в ничтожестве, простирается в бесконечность. Кто может проследить
этот изумительный ход? Только виновник этих чудес постигает их; никто
другой понять их не может (стр. 14—15).
В довершение нашей неспособности
к познанию вещей является то обстоятельство, что они сами по себе просты,
а мы состоим из двух разнородных и противоположных натур: души и тела.
Ведь невозможно же допустить, чтобы рассуждающая часть нашей природы
была недуховна. Если бы нам считать себя только телесными, то пришлось
бы еще скорее отказать себе в познании вещей, так как немыслимее всего
утверждать, будто материя может иметь сознание. Да мы и представить
себе не можем, каким бы образом она себя сознавала.
Следовательно, если мы только материальны, то совсем не можем познавать
что-либо; если же состоим из духа и материи, то не можем вполне сознавать
простые вещи, т. е. исключительно духовные и исключительно материальные.
Ввиду нашей наклонности придавать
всем вещам свойства духа и тела казалось бы естественным предположить,
что для нас весьма постижим способ слияния этих двух начал. На деле
же это именно и оказывается для нас всего непостижимее. Человек сам
по себе самый дивный предмет природы, так как, не будучи в состоянии
познать, что такое тело, он еще менее может постигнуть сущность духа;
всего же непостижимее для него — каким образом тело может соединяться
с духом. Это самая непреоборимая для него трудность, несмотря на то
что в этом сочетании и заключается особенность его природы [...].
[...] Человек — самая ничтожная
былинка в природе, но былинка мыслящая. Не нужно вооружаться всей Вселенной,
чтобы раздавить ее. Для ее умерщвления достаточно небольшого испарения,
одной капли воды. Но пусть Вселенная раздавит его, человек станет еще
выше и благороднее своего убийцы, потому что он сознает свою смерть.
Вселенная же не ведает своего превосходства над человеком.
Таким образом, все наше достоинство заключается в мысли. Вот чем должны
мы возвышаться, а не пространством и продолжительностью, которых Нам
не наполнить. Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности
(стр. 25).
О БЛАГОДАТИ
[...] Без благодати человек полон врожденного и непоправимого заблуждения.
Ничто не указывает ему истины; напротив, все вводит его в обман. Оба
проводника истины, разум и чувства, помимо присущего обоим недостатка
правдивости, еще злоупотребляют друг другом. Чувства обманывают рассудок
ложными признаками. Разум тоже не остается в долгу: душевные страсти
помрачают чувства и сообщают им ложные впечатления. Таким образом, оба
источника для познания истины только затемняют друг друга (стр. 35).
[...] Что же человек за химера?
Какое невиданное хаотическое существо, какой предмет противоречий, какое
чудо? Судья всех вещей, несмысленный червь земной, хранитель правды,
смесь неуверенности и заблуждения, слава и отброс Вселенной. Кто разберется
в этом хаосе? Природа смущает пиррони-стов2, а разум путает догматистов.
Что же будет из тебя, о, человек, который ищешь определить свое действительное
положение своим природным рассудком? Тебе нельзя ни избежать одной из
этих сект, ни оставаться в какой-либо из них. Познай же, гордец, какой
пародокс ты сам для себя представляешь. Смирись, немощный ум, умолкни,
несмысленная природа; познай, что человек — существо, бесконечно непонятное
для человека, и вопроси у твоего владыки о неведомом тебе истинном твоем
состоянии. Послушай Бога.
О РАЗУМЕ И СЕРДЦЕ
[...]Мы познаем истину не одним разумом, но и сердцем; этим-то последним
путем мы постигаем первые начала, и напрасно старается оспаривать их
разум, который тут совсем не у места. Напрасен стремящийся только к
этому труд пирро-нистов. Мы знаем только, что мы совсем не грезим, как
бы ни бессилен был ум наш доказать это; это бессилие свидетельствует
лишь о слабости нашего разума, а не о сомнительности всех наших познаний,
как они утверждают. Знание первых начал, как, например, что существует
пространство, время, движение, число, прочно как ни одно из знаний,
получаемых нами путем рассуждения. На эти-то знания сердца и инстинкта
должен опираться разум и на них строить свои рассуждения. Сердцем мы
чувствуем, что есть три измерения в пространстве и что числа бесконечны,
а разум потом доказывает, что нет двух квадратных чисел, из коих одно
было бы удвоением другого. Начала чувствуются, а суждения выводятся,
то и другое с уверенностью, хотя и различными путями. Смешно со стороны
разума требовать у сердца доказательств его основных начал, чтобы согласиться
с ними, как одинаково смешно было бы сердцу требовать у разума чувствования
всех делаемых им заключений, чтобы принять их.
Следовательно, это бессилие должно служить только к смирению разума,
которому хотелось бы судить обо всем; а не к опровержению нашей уверенности,
как если бы только один разум был способен руководить нами. Дай Бог,
чтобы, напротив, мы никогда не имели нужды в разуме, а познавали все
вещи инстинктом и чувством. Но природа отказала нам в этом благе, сообщив
нам лишь весьма немногие понятия такого рода; все другие приобретаются
только путем рассуждения (стр. 52—54). " Если Бог есть, то он окончательно
непостижим, так как, не имея ни частей, ни пределов, он не имеет никакого
соотношения с нами. Поэтому мы не способны познать ни что он, ни есть
ли он. Раз это так, кто осмелится взять на себя решение этого вопроса?
Только не мы, не имеющие с ним никакого
соотношения.
Как же после этого порицать христиан, что они не могут дать отчета в
своем веровании, когда они сами признают, что их религия не такова,
чтобы можно было давать в ней отчет? Они заявляют, что "в мирском
смысле это безумие. А вы жалуетесь, что они вам не доказывают ее! -Если
бы стали доказывать, то не сдержали бы слова: именно это отсутствие
с их стороны доказательств и говорит в пользу их разумности.
«Да, но если это извиняет тех, кто говорит, что религия недоказываема,
и снимает с них упрек в непредставлении доказательств, то это самое
не оправдывает принимающих ее».
Исследуем этот пункт и скажем: Бог есть или Бога нет. Но на которую
сторону мы склонимся? Разум тут ничего решить не может. Нас разделяет
бесконечный хаос. На краю этого бесконечного расстояния разыгрывается
игра, исход которой не известен. На что вы будете ставить? Разум здесь
не при чем, он не может указать вам выбора. Поэтому не говорите, что
сделавшие выбор заблуждаются, так как ничего об этом не знаете.
«Нет; но я порицал бы их не за то, что они сделали тот или другой выбор,
а за то, что они вообще решились на выбор; так как одинаково заблуждаются
и выбравшие чет, как и выбравшие нечет. Самое верное — совсем не играть».
Да, но делать ставку необходимо: не в вашей воле играть или не играть.
На чем же вы остановитесь? Так как выбор сделать необходимо, то посмотрим,
что представляет для вас меньше интереса: вы можете проиграть две вещи,
истину и благо, и две вещи вам приходится ставить на карту, ваши разум
и волю, ваше познание и ваше блаженство; природа же ваша должна избегать
двух вещей: ошибки и бедствия. Раз выбирать необходимо, то ваш разум
не потерпит ущерба ни при том, ни при другом выборе. Это бесспорно;
ну, а ваше блаженство?
Взвесим выигрыш и проигрыш, ставя на то, что Бог есть. Возьмем два случая:
если выиграете, вы выиграете все; если проиграете, то не потеряете ничего.
Поэтому, не колеблясь, ставьте на то, что он есть (стр. 64—65).
О религии и Боге
Чтобы быть истинной, религии нужно знать нашу природу, знать наше величие
и в то же время наше ничтожество, а равно и причину того и другого.
Какая другая религия, кроме христианской, познала это? [...]
Никакая другая религия не учила человека ненавидеть себя. Потому никакая
другая религия не может нравиться тем, которые ненавидят себя, ища существа,
действительно достойного любви. Такие люди, если бы никогда и не слыхали
о религии уничиженного Бога, приняли бы ее немедленно. Ни одна религия
(кроме христианской) не признала в человеке самой совершенной и в то
же время самой жалкой твари.
[...] Только наша религия научила, что человек родится во грехе; 'никакая
философская секта этого не сказала; стало быть, и ни одна не сказала
правды (стр. 68—69).
Видя ослепление и жалкое
состояние человека (а равно обнаруживающиеся в его природе удивительные
противоречия), видя, что Вселенная безмолвна, а человек лишен света,
предоставлен самому себе, как бы заблудился в этом уголке мира, не зная,
кто и для чего его привел сюда и что с ним будет по смерти, — видя все
это, я прихожу в ужас подобно человеку, которого сонного перенесли на
пустынный, дикий остров и который, проснувшись, не может понять, где
он находится и как ему уйти с этого острова. Удивительно, как люди не
приходят в отчаяние от такого ужасного положения! Я вижу других в состоянии,
подобно моему, обращаюсь к ним с вопросом, больше ли меня они сведущи;
они отвечают, что нет; а затем эти несчастные заблудившиеся, осмотревшись
и заметив несколько привлекательных предметов, не замедлили им отдаться
и привязались к ним. Что меня касается, я не мог удовольствоваться этим
и, сообразив, что, по всей вероятности есть многое помимо видимого мною,
начал искать, не оставил ли Бог, о котором говорит весь мир, каких-либо
следов своего существования (стр. 83).
Стало быть, верно, что все указывает человеку на его положение; но нужно
хорошо понимать это, ибо неверно думать, что все обнаруживает Бог, и
неверно, что он сокрыт повсюду. Верно же взятое все вместе, т. е. что
он скрывается от испытующих его и открывается ищущим его; люди, все
вместе, недостойны Бога, но могут его удостоиться; недостойны вследствие
своего повреждения и достойны по своей первоначальной природе (стр.
123).
Метафизические доказательства Бога так запутаны и так далеки от человеческих
мыслей, что производят впечатление очень слабое: а если бы и принесли
пользу некоторым, то разве только в ту минуту, когда эти доказательства
у них перед глазами; но час спустя они уже начинают бояться, не обманулись
ли [...].
Бог христиан не есть только Бог геометрических истин и стихийного порядка;
таков Бог язычников и эпикурейцев. Это не только Бог, промышляющий о
жизни и земных благах людей с целью дать ряд счастливых лет жизни поклоняющимся
ему: то Бог иудеев. Но Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, Бог христиан,
есть Бог любви и утешения [...].
Бог христиан есть Бог, дающий
душе чувствовать, что он ее единственное благо, что весь ее покой в
нем и единственная радость ее в любви к нему; это Бог, внушающий душе
в тоже время ненависть к препятствиям, которые ее задерживают в стремлении
любить его всеми силами. Самолюбие и чувственность, составляющие эти
препятствия, невыносимы для души, и Бог дает ей чувствовать, что себялюбие
глубоко коренится в ней и что он один может исцелить ее.
[...]Все, ищущие Бога помимо Иисуса Христа и останавливающиеся на природе,
или не находят никакого света, который бы мог удовлетворить их, или
кончают тем, что изобретают средство познавать Бога и служить ему без
посредника, и таким путем доходят или до атеизма, или до деизма — двух
вещей, почти одинаково противных христианской религии.
Следовательно, все наши стремления должны быть направлены к познанию
Иисуса Христа, потому что только через него мы можем получить уверенность,
что знаем Бога так, как знать его нам полезно.
Он есть истинный Бог человеков, т. е. немощных и грешных. Он есть предмет
и средоточие всего: кто не знает его, не знает ничего ни в порядке мира,
ни в себе самом. Ибо, помимо Иисуса Христа, нам недоступно не только
познание Бога, но и самих себя (стр. 131—132).
|
