Сочинения

Владимир Федорович Одоевский.

Русские ночи,
или о необходимости новой науки и нового искусства

В.Ф. Одоевский "Русские ночи", М., "Наука", 1975

Два труда подлежит человеку в
сей жизни: понять то, что существует
и что должно существовать.

ВВЕДЕНИЕ

Рассматривая бытописания народов, друг человечества невольно
останавливается на тех странных явлениях, которых не объясняет ни одна
история: с беспокойством вопрошает ее, каким образом в течение веков
являются народы, процветают, наполняют всю землю своею славою и гибнут без
возврата. Этот вопрос, по-видимому, столь обыкновенный, столь давно
разрешенный историческими изысканиями, в сущности своей остается доныне без
ответа. Политические перевороты не дают достаточного разрешения. Сим
переворотам предшествует ослабление нравственных и физических сил народа, и
вышеупомянутый вопрос лишь обращается в другой, труднейший: каким образом
народ является на поприще жизни, достигает полного развития своих сил, потом
слабеет и погибает? Думали разрешить сей вопрос, предполагая род какого-то
органического фатализма, предполагая, что всякий народ следует физическим
законам растений: рождения, жизни и смерти. Говорили: человек родится, живет
и умирает, то же должно быть и с народом, - и даже разделяли историю на два
периода: возвышение и падение. Но здесь ошибка, известная в логике под
именем заключения от вида к роду, т. е. ето сравнение не имеет никакого
основания; в другом отношении оно не полно. Человек собственно не умирает,
ибо он возрождается в своих детях; сравните человека, безыменно
возрождающегося, с народом, и тогда сравнение ваше будет верно; от воли
человека зависит воспрепятствовать продолжению своего рода - не то же ли и с
народом, по крайней мере в нравственном смысле. Странно! Фатализм в
отношении к одному человеку давно уже вышел из числа философских задач
нашего века; один безумец ныне станет утверждать, что человек не имеет
свободной воли и что все его действия суть следствия слепой неизменной
судьбы, которой он не может и не должен противиться. Отчего же, допуская
сравнение одного человека с народом, находят справедливое в отношении к
одному человеку ложью в отношении к собранию людей, или народу? Очевидно,
что точно так же, как один человек силою своей воли творит добро и зло на
земле, продолжает или сокращает свое бытие и сам должен нести
ответственность за жизнь свою, так равно бедствия и блаженство всего
человечества, его образованность или невежество находятся в самом
человечестве, и от него самого зависит избрать ту или другую дорогу.
Предполагая существование свободной воли человека вполне неоспоримым и
смотря на все исторические происшествия как на следствия хотения самого
человечества, предполагая, одним словом, то, что судьба человека зависит от
самого человека, судьба народа от самого народа, судьба человечества от
самого человечества, мы вправе обратить наш вопрос в следующий: каким
образом внутреннее побуждение народа может довести его до погибели? Другими
словами: при каких условиях человечество впадает в заблуждение и какие
признаки сопутствуют его совращению с истинного, естественного его пути,
который есть единственное условие его благоденствия и самого бытия? Такие
признаки сопутствуют его прямому естественному шествию?
Но прежде спросим самих себя: какие силы составляют внутреннюю силу
общества?
Сии стихии должны соответствовать действиям человека, или иначе его
жизни. Мы видим в природе, что тело существует, когда составляющие его
стихии не разрушены и боятся стихии разрушения; это общий закон природы.
Если мы найдем стихии человечества и условия их разрушения, тогда найдем
причины падения и возвышения народов.
Но можем ли мы найти стихии человечества; кто поручится, что их ни
больше, ни меньше? В физической стороне природы мы видим нечто подобное.
Химики в старину думали, что стихий только 4, {1} теперь их найдено 54; нет
сомнения, что со временем число их увеличится (или вернее: уменьшится), но
это не мешает химику определять условия, при которых тело должно
разрушиться; последуем его примеру: не будем (1 нрзб), что стихий
человечества столько, сколько мы знаем, но перед нами бесконечный ряд опытов
- вся история человечества постарается вывести из него его стихии. И,
во-первых, рассмотрим, чем сопровождается явление, называемое жизнию.
Жизнь человека есть беспрерывное борение: борение с природою, с другими
людьми, борение с самим собою. Рассмотрим сии три вида жизни человека.
Его потребности, не удовлетворимые наукою, ищут ненаходимого в сем
мире; сей мир становится для него тесен; ему нужен другой мир, удаленный от
грубой грозной природы, мир, в котором вопреки обыкновенному миру природа
побеждена, где человек не только властвует над природою, но творит ее по
своему образу и подобию, где он царь, а не воин, где он отдыхает, а не
борется, - это мир искусства, или поэзии. Искусство нужно обществу как отдых
после труда, как успех после битвы - отнимите у человека успех, он ослабнет
к битве, отнимите отдых - труд сделается ему невозможным, отнимите поэзию -
общество разрушится так же, как без науки, но по другой причине, по
недостатку нравственного чувства.
Но для победы над природою, для наслаждения своею победою человеку
нужно согласие других людей - противоборство сделает недействительными его
усилия, что близки первым стихиям, это противоборство делает необходимым
существование третьей стихии - Любви; спя любовь не ограничивается одним
человеком, но простирается на все человечество.
Но сего мало, человеку, приступающему к науке, предающемуся искусству,
любви, нужно верить, что наука, искусство и любовь ему приступны, словом,
верить, что он может победить природу, что он может изобразить ее или
сотворить ее, что он может любить людей, - словом, верить в свое
совершенствование, в свое достоинство. Эта вера есть альфа и омега всех трех
стихий человечества, без нее ни одно самое простое действие человека не
может начаться - и наоборот, на конце ученых изысканий он находит нечто,
чему он должен верить, в восторге вдохновения он находит творца, в общей
связи людей видит провидение. Оттого вера врождена человеку, и человек
находит ее на всех ступенях совершенствования, особенно на последних.
Совершеннейшее выражение сего чувства веры находится в откровении.
Таковы четыре условия общества, соответствующие по древним понятиям
четырем стихиям мира (это были символы, предугадываемые древними). Их ни
больше, ни меньше; когда недостает одного, общество (как животный организм
заменяет один член другим - кость хрящом и пр., ибо в природе важное явление
есть символ другого) заменяет другим, так любовь у римлян заменялась званием
римлянина.
В истории первый век до Гомера был развитием лишь одной стихии - науки.
С Гомера до христианства прибавилась к тому поэзия. {2}
С христианства до нашего времени прибавилась любовь, явившаяся прежде
всего в мучениках; ныне невольно все действия человека имеют целию
обращаться на пользу человечества; это дошло до того, что Бентам {3} нашел
любовь к человечеству даже в расчетах своекорыстной пользы.
Теперь начинается заря Веры; оттого видим торжество умозрительное и
стремление к христианству.
Всякий прилив новой стихии должен был на первую минуту уничтожать
предшедшую стихию, как прилив одной жидкости в другую, и прежняя стихия
должна была явиться снова через некоторое время, но уже измененная второю.
Оттого в Греции поэзия на время истребила науку, которая явилась
впоследствии; римское христианство на время поглотило и науку и искусства,
которые явились во времена возрождения наук (около 1500).
В наше время вера должна истребить науки, искусство и любовь, чтобы
возродить их в новой форме.
Очевидно, что сии условия могут являться под бесчисленными формами. Их
гармония или ослабление того или другого суть действительные признаки
здравия или болезни общества. Очевидно также, что во время бытия общества
они проходят с ним периоды его рождения, возрастания и упадка. Итак, история
обществ есть история их просвещения в том смысле, который мы придаем сему
слову.
Таким образом, первый вопрос наш получает вид следующей задачи: при
данном состоянии науки, искусства и религиозного чувства найти степень
возрастания народа и, наоборот, на данной степени возрастания народа найти
состояние его науки, искусства и религиозного чувства.
Но если наука, искусство и религиозное чувство проходят три степени
возраста общественного: начала, возрастания и упадка - то спрашивается,
какую форму при каждом из сих периодов может иметь каждое из сих условий?
Мы столь мало знаем до сих пор о степени просвещения разных народов,
что, дабы вполне ответить на сей вопрос, надобно, может быть, было начать
снова все исторические исследования; действительно, подобное рассмотрение
внутренних причин упадка и возвышения общества с начала мира в связи с
внешними признаками того и другого заняло бы многие томы; в настоящем случае
мы только косвенно обратили внимание на сей предмет; со всеми
вышеупомянутыми вопросами тесно соединен вопрос, недавно поднятый из
схоластической пыли, вопрос прискорбный, но имеющий на стороне много
защитников и много фактов более или менее справедливых, а именно:
действительно ли просвещение не cпособствует ни нравственности, ни
благоденствию человечества? {4} Утвердительный ответ на сей вопрос так
оскорбителен для внутреннего чувства человека, что почти никто, сколько мне
известно, не рассматривал его хладнокровно, никто даже из противной партии
не допускал возможности существования сего вопроса. Но сей вопрос важен - он
заключает в себе судьбу мира, ничто в мыслях человечества не является
понапрасну - недаром зародилось и сомнение в благе просвещения; долг каждого
мыслящего человека положить в общую сумму те наблюдения, которые он сделал
по сему предмету.
Нынешнее состояние исторических и философских наук в связи с разными
обстоятельствами и собственные наши силы не позволяют нам дать нашим
наблюдениям строгой логической формы; мы просим читателей смотреть на сей
опыт как на материал для сочинения, которое, может быть, никогда не будет
написано.
Мы будем также избегать всех школьных выражений и употреблять язык
разговорный со всею его неточностию и однако же понятностию. Довольно уже
времени существовала бездна между толпою и жизнию; открытия школы были не
известны жизни; успехи жизни презирались школою. В средних веках думали, что
просвещение погибнет, если выйдет из круга монастырей и латинского языка. Мы
также боимся впускать в кабинет гостиную! Оттого, может быть, все так хорошо
и идет в здешнем свете! Знаем, что такая попытка будет иметь свои
неудобства, но это неудобство ничто перед неприятностию быть непонятым.
Сочинителю сих строк не раз уже удавалось испытать сию неприятность, {5} и
он решает пожертвовать точностию ясности - достоинства, которые вопреки
правилам риторики редко могут быть соединены вместе.

I

Прежде всего, условимся в словах. Что есть просвещение? Просвещение
есть ли одна наука? Допустим это положение и спросим себя: что есть наука?
{6} Наука есть знание, иначе образ воззрения на предметы. Но в каждой
организации может быть особенное воззрение на предметы. Почему же науки
разделены по системе, взятой из самих предметов, а не по системе различных
могущих быть воззрений на оные. Науки филологические объединяют явления
слова, науки исторические - историю, науки математические - математику, на
полное изучение каждой отрасли знаний недостаточно жизни человека; изучение
одной только отрасли недостаточно и односторонне. Самое происшествие
показывает нам, что мы не на настоящей дороге: мы толкуем о науках
филологических, философических и проч. и каждый раз составляем для себя
какую-то особенную науку, которая есть ни философия, ни история, ни
математика, в которой, говоря по-нынешнему, оторваны части из сих наук для
составления нового целого. Что происходит ежедневно естественным образом, то
человек должен образовать искусственно. Должна быть составлена система наук,
которая бы относилась к каждому человеку так, как нынешняя система относится
к каждому предмету в особенности. В этом должна быть и задача воспитания.
Примеры такого соединения мы видим и в искусстве: вы входите в храм, вас
поражают совокупно и музыка, и архитектура, и религиозное чувство. Какое же
мы имели право отделить эти предметы один от другого? Собственно, существует
одна наука и одно искусство, с этим все согласны и нет, но отрасли этой
науки все ходят в предметах; я бы желал, чтобы нашли эти отрасли в различных
воззрениях человека, происходящих от различной организации каждого.
Вся природа измерена и исчислена, все стихии души разложены на
категории, нет нравственного нерва, которому <бы> ни было приискано
приличное название, - остается приложить все сии знания к отдельным
организациям, определить их нравственную ценность, вот новая наука,
ожидающая философов; может быть, она есть древняя наука, может быть, она
некогда известна была человечеству, и существующая в обществе иерархия есть,
может быть, остаток сей науки. Таинства астрологии, скрытые под непонятными
иероглифами, хиромантия, физиогномика, все каббалистические науки {7} не
были ли попытками открыть (или остатками от прежней) эту науку? В природе
нам понятна ценность предметов - неужели суждено не понимать ее в человеке?
Кто знает, какое бы важное открытие могла сделать краниология, если бы
вместо изучения отдельных органов она подробно, систематически изложила
математические формулы, происходящие от того и другого соединения органов,
их взаимной модификации?

-----

Мысль Смита {8} о разделении работ и Беккария {9} (Elementi d'Economia
Pubblica, {Элементы народной экономии (итал.).} 1769 {* См. Телескоп, 1833,
э 15, ч. XVI, стр. 297.}) и индивидуальное совершенство произведений
порождается сим разделением, и сокращение времени соблазнило и всех ученых.
Всякий отделил себе частичку науки и стал ее разрабатывать, забывая о
других; от сего произошло наружное совершенство, полезное для всего
человечества, как Смитово разделение технических работ полезно для целого
Государства, но не для каждого. Несчастья, порождаемые в Англии изобретением
машин, - не суть следствие самих машин, но того, что работник, привыкнув
целый век точить какое-нибудь колесо, вдруг при изобретении машины остается
без дела, ибо не знает ничего другого. Равным образом и науки, разделенные
на тысячи отраслей и в сем виде обработанные, полезны для всего
человечества, ибо впоследствии их материалы послужат для составления
общечастной науки природы, но сколь они недостаточны для текущего времени,
сие мы видим на каждом шагу (пример отделения микроскопических наблюдений от
химии, библиографии от знания книг, иерархии наук от истории политической и
наоборот, философии от истории, философии от естественной науки,
естественных наук от словесных). И здесь является во всем блеске высокий дух
христианства, который, почти не обращая внимания на общество, относится к
каждому человеку в особенности, ибо христианство в своем обширном
предведении знало, что только из частных совершенствований может составиться
совершенствование общее, из временных, или настоящих, - вечное (примеры
нападок на воспитательные домы под предлогом, что они не полезны для общего
народонаселения).

ПРИМЕЧАНИЯ

Трактат "Русские ночи, или о необходимости новой науки и нового
искусства" (первоначально: "Русские ночи, или опыт о необходимости и
возможности новой науки и нового искусства") публикуется впервые по
рукописи, хранящейся в архиве писателя в ГПБ (заглавие и введение - оп. 1, э
24, л. 198-212; I - оп. 1, э 24, л. 213, э 89, л. 362-367). Вслед за
заглавием более поздняя приписка Одоевского: "Фауст - наука, Виктор -
искусство, Вячеслав - любовь, Владимир - вера, Я - русский скептицизм".
Относящийся к середине 30-х годов этот незавершенный трактат - одно из
многих философских начинаний Одоевского, подготовивших его книгу "Русские
ночи". К сожалению, дошедшие до нас материалы не дают возможности с
достаточной полнотой реконструировать замысел писателя, вобравший в себя
широкий круг его естественно-научных, социально-этических и философских
представлений.
1 Химики в старину думали, что стихий только 4... - Согласно
представлениям философов древнего мира, а затем и мистиков, это огонь,
земля, вода, воздух.
2 С Гомера ... прибавилась к тому поэзия - Заключение Одоевского о
развитии лирики в послегомеровские времена аналогично мнению Ф. В. Шеллинга
(см.: Шеллинг Ф. В. Философия искусства. М., 1966, с. 120-121).
3 Бентам - см. примеч. 13 на с. 285.
4 ... действительно ли просвещение не способствует ни нравственности,
ни благоденствию человечества? - В 1750 г. было опубликовано удостоенное
премии Дижонской академии "Рассуждение о науках и искусствах" Жан-Жака Руссо
(1712-1778), явившееся ответом на вопрос, способствовало ли возрождение
науки и искусств улучшению нравов. Полемически заостренные доказательства и
выводы Руссо ("прогресс наук и искусств, ничего не прибавив к истинному
благополучию, только испортил нравы") вызвали значительное количество
критических откликов, составивших два изданных в 1753 г. тома. Как известно,
"Рассуждение..." одобрял Д. Дидро.
5 Сочинителю сих строк не раз уже удавалось испытать сию
неприятность... - Одоевский, в силу своей независимости от тех или иных
группировок и благодаря беспрерывным исканиям вообще нередко оказывавшийся
непонятым, в данном случае, очевидно, имеет в виду обсуждение в дружеском
кругу его философских опытов 20-х годов. Известно, например, что М. С.
Волков, один из знакомых писателя, подверг критике его трактат "Сущее" за
неудовлетворительное изложение (см.: Сакулин, ч. 1, с. 148-149).
6 ... что есть наука? - В бумагах Одоевского сохранился вариант
следующих далее рассуждений.
"О необходимости и возможности новой науки и нового искусства.
Явление наиболее поражающее в области науки - встречаются два рода
людей: одни погружены в общие начала наук, другие - в частные явления.
Первые теряются в отвлеченности, вторые - в частностях. В новейшие времена
была сделана попытка соединить то и другое. По направлению, принятому
науками, это сделалось невозможным - полиграфия есть мечта. Предметы
познаний делятся и делятся непрестанным образом, составляя особые науки:
философические, математические, химию, физику, медицину, технологию. Но нет
ни одного предмета, который был бы чисто филос<офическим>, математическим,
либо химич<еским> и проч., - пример лошади во всем сим органичен, - но в
каждом все соединяется. Некоторые искусственным образом выдергивают признаки
из различных предметов и соединяют их вместе и это называют наукой.
От сего направления, принятого науками, произойдет то, что скоро будет
наука об окислах, а наконец - об Иванах. Вся жизнь человека посвятится на
это. Должна быть система науки естественная, т. е. основанная на собрании
одних сторон предмета, наука самого предмета. Без этого мы ни про один
предмет не можем сказать, что его знаем.
До чего дошли мы? Что человек должен знать только несколько предметов;
но это ошибка, подобная прежней, если не предположим, что круг жизни каждого
человека должен ограничиваться известным кругом предметов. В самом деле, что
есть знание? Воззрение на предметы. Что есть система? Ряд воззрений на
предметы. Что есть наука? Ряд воззрений, приведенных в некоторый порядок или
систему.
Теперь спрашиваем, почему сей порядок должен основываться на самих
предметах, а не на способе воззрения каждого человека? Следственно, столько
наук, сколько вещей - и это действительно так делается, хотя с первого
взгляда кажется невозможным. Только с тою разницею, что теперь каждый
человек составляет себе науку с различными (1 нрзб.).
По всему сему должно сообразовать науки с иерархией общества и с
иерархией природы" (ГПБ, оп. 1, э 27, л. 49 об. - 50 об.).
7 Таинства астрологии, ... хиромантия, физиогномика, все
каббалистические науки... - Одоевский перечисляет мистические теории,
согласно которым можно определить состояние и судьбу человека по положению
светил, по его ладони, по выражению и особенностям строения лица.
8 Смит - см. примеч. 13 на с. 282 и 14 на с. 286.
9 Беккарий (Беккариа) Чезаре (1738-1794) - итальянский юрист. Далее
Одоевский ссылается на содержательную статью В. П. Андросова "О предметах и
настоящем состоянии политэкономии". На с. 297 В. П. Андросов, предварительно
отметив приоритет Смита и Беккариа в разработке вопроса о разделении труда,
замечает, что причина дифференциации объяснена английским экономистом
"весьма неудовлетворительно".