Антропологические понятия и категории
Общество, история, будущее

Г. Флоровский

Евангелие Воскресения

Смерть для человека является катастрофой; это основной принцип всей христианской антропологи”. Человек подобен амфибии: он одновременно духовен и телесен, таким он был создан Богом. Тело органически принадлежит единству человеческого бытия. И, вероятно, утверждение этого факта и явилось самой поразительной новизной в первоначальном христианском благовестии. Проповедь Воскресения вместе с проповедью Креста была безумием и камнем преткновения для язычников. Уже афинские философы назвали Апостола Павла “суесловом”, “потому что он благовествовал им Иисуса и воскресение” (Деян. XVII: 18—32). Греческая мысль всегда испытывала некоторое отвращение к телу. В эпоху раннего христианства, благодаря влиянию идей Платона и орфиков, отношение к телу как к “темнице”, в которую заключен падший дух, было широко распространено среди греков. Они стремились к полному и окончательному развоплощению. И потому христианская вера в грядущее Воскресение смущала и пугала души язычников. Для них оно означало бы возобновление тюремного заключения и продолжение его на веки. Ожидание воскресения в теле, по мнению Цельcа, годится только для земляного червя, и он осмеивал веру в воскресение во имя здравого смысла.
Христианам он дал кличку “philosomaton genos — телолюбивое племя” (Апология Оригена “Против Цельза” V: 14 и VII: 36). Таково же было мнение великого Плотина: “Подлинное пробуждение есть воскресение из тела, а не с телом. Потому что воскресение с телом было бы простым переходом из одного сна в другой, в некое иное обиталище. Единственное подлинное пробуждение — это освобождение от всех телесных оболочек, поскольку они по самому существу противоположны природе духа. Все, — и происхождение, и жизнь, и разрушение тела, показывает, что оно не соответствует природе души” (Плотин. Эннеады III: 6,6). У всех греческих философов боязнь осквернения была гораздо сильнее боязни греха. И действительно, грех означал для них только осквернение. Тело и плоть, эта “низшая природа”, телесная и грубая субстанция, полностью отвергалась как источник и орудие зла. Зло происходит не от извращения воли, но от осквернения. Необходимо освободиться и очиститься от этой скверны. И в этом пункте откровение Христа принесло также новое понимание самой идеи тела. С самого начала докетизм был отвергнут Церковью как наиболее губительный соблазн, как некий род темного противо-благовестия, происходящего от Антихриста (I Ио. IV: 2—3). И Апостол Павел выразительно говорит об “искуплении тела нашего” (Рим. VIII: 23), “потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью” (2 Кор. V: 4). Эта проповедь является прямым антитезисом к тезису Плотина...
Св. Иоанн Златоуст комментирует слова Ап. Павла: “Здесь он наносит смертельный удар тем, кто унижает телесное естество и порицает нашу плоть... Не плоть, как бы так говорит он, хотим сложить с себя, а тление. Не тело, а смерть. Иное — тело и иное — смерть; иное — тело и иное — тление; ни тело — не тление, ни тление — не тело; тело, правда, тленно, однако тело не есть тление; тело смертно, тем не менее тело не есть смерть; но тело было делом Божиим, а тление и смерть введены грехом. Итак, я хочу, говорит он, сбросить с себя чуждое, не свое, а чуждое не тело, а тление... Грядущая смерть уничтожает и истребляет не тело, а приставшее к нему тление и смерть” (О воскресении мертвых, VI). Святой Иоанн Златоуст несомненно передает здесь общее ощущение Церкви. “Мы должны также ждать весеннего расцвета тела”, как выразился латинский апологет II века Минуциус Феликс “expectandum nobis etiam et corporis ver est” (Octavius, 34). Один русский писатель, говоря о катакомбах, очень кстати вспоминает эти слова. “Нет слов, которые бы лучше передавали впечатление от ликующей тишины, от умопостигаемого покоя и от беспредельной умиренности первохристианского кладбища. Здесь тела лежат, как пшеница под зимним саваном, ожидая, предваряя и пророчествуя нездешнюю, внемирную весну вечности” (Эрн В. Письма о христианском Риме // Богословский вестник. Январь 1913. С. 106). Это было сравнение, употребленное Апостолом Павлом: “Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении” (1 Кор. XV: 42). Земля как бы засеяна человеческим пеплом для того, чтобы силой могущества Божия принести плод в Великий День. “Как семя, брошенное на землю, мы не погибаем, когда умираем, но будучи посеянными, воскреснем” (Св. Афанасий “О Воплощении”, 21). Каждая могила — есть уже ковчег нетления.
Но, тем не менее, воскресение не есть простое возвращение или повторение. Христианский догмат о Всеобщем Воскресении не является тем “вечным возвращением”, который исповедовали стоики. Воскресение — это подлинное обновление, преображение, восстановление всей твари. Не только возвращение того, что ушло, но возвышение, исполнение чего-то лучшего и более совершенного. “И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно... Сеется тело душевное, восстает тело духовное” (I Кор. XV: 37, 44). Произойдет коренное изменение. И все же сохранится индивидуальная личность. Различение Апостолом Павлом тела “душевного” (“soma physikon”) и тела “духовного” (“soma pneumatikon”) требует дальнейшего истолкования. И, вероятно, мы должны сопоставить его с другим различением того же Апостола Павла в Послании к Фил. III: 21: тело “уничиженное” и тело, сообразное “славному телу Его”. Тайна эта превосходит наше познание и наше воображение. “Еще не открылось, что будем” (I Ио. III: 2).
“Но Христос воскрес из мертвых, первенец, из умерших” (I Кор. XV: 20). Великое “тридневие смерти”, triduum mortis, было таинственными днями Воскресения. Согласно объяснению Синаксаря этого дня “в Великую и Святую Субботу мы празднуем божественное телесное погребение Нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа и Его схождение во Ад, которым, будучи вызван из тления, наш род перешел к жизни вечной”. Это не были простым кануном спасения. Это уже был сам день спасения. “Сия есть благословенная Суббота, сей есть день покоя, когда Единородный Сын Божий почил от всех дел своих” (Утреня Вел. Субботы). В своей плоти Господь покоится но гробе и Его плоть не покинута Его Божеством. “Хотя храм Твой был разорен в час страдания, но и тогда Ипостась твоего Божества и твоей плоти была едина (Утреня Вел. Субботы: Канон, 6-ая песень, 1-ый тропарь; канон составлен Косьмой Манумским). Плоть Господа потому не подвергается тлению, что пребывает она в глубине Жизни, в Ипостаси Слова, которая есть Жизнь. И в этом нетлении тело Его было преображено и прославлено. Тело уничижения было погребено и тело прославленное восстало из гроба. В смерти Христа обнаружилось бессилие смерти над Ним. В полноте своей человеческой природы Господь был смертен. И Он действительно умер. Но смерть Его не удержала. “Ей невозможно было удержать Его!” (Деян. II: 24). И по словам св. Иоанна Златоуста, “смерть сама страждет яко рождающая, держа Его и мучится... и Он восстал, чтобы больше не умирать” (в толковании на Деяния Ап., слово VII; ср. молитву на освящение Даров в Литургии святого Василия Великого). Он есть по преимуществу Жизнь Вечная, и самым фактом своей смерти Он разрушает смерть. Самое Его схождение во Ад, в царство смерти, есть могущественное проявление Жизни. Схождением во Ад Он, так сказать, оживотворяет самую смерть. В первом Адаме через неповиновение и падение его выявилась и осуществилась потенциально врожденная смерть. Во втором Адаме актом сыновнего повиновения потенциально данное бессмертие было вознесено и осуществлено, так что отныне невозможно уже умереть: “как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут” (I Кор. XV: 22). Все строение человеческой природы во Христе оказалось устойчивым и крепким. Развоплощение души не превратилось в разрыв с телом. Даже в обычной смерти человека, по указанию св. Григория Нисского, разлучение души с телом никогда не бывает полным: некоторая связь продолжает существовать. В Христовой смерти эта связь оказалась не только “познавательной связью”; Его душа ни на одно мгновение не перестала быть “животворящей силой” тела. Таким образом, Его смерть во всей своей реальности будучи подлинным разлучением и развоплощением была все же похожа на сон. Тогда было показано, что смерть человека — только сон. “Тогда сон смерть показася человеческая” (Стихира самогласная св. Иоанна Дамаскина из чина погребения священников). Хотя факт смерти еще не был упразднен, но обнаружилось ее бессилие. Господь действительно и подлинно умер. Но в Его смерти ярко проявилась та “сила Воскресения”, которая таится во всякой смерти. К Его смерти можно применить полностью известные причты о зерне пшеничном (Ио. XII: 24). В теле воплощенного Бога промежуток между смертью и воскресением был сокращен. “Сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное” (I Кор. XV: 43—44). В смерти воплощенного Господа этот таинственный рост зерна произошел и совершился в три дня: в “тридневии смерти”. “Он не потерпел, чтобы храм Его тела долго оставался во власти смерти, но прикосновением к нему смерти показав Его мертвым, немедленно и воскресил его в третий же день, вознося с Собою знамение победы над смертию, т. е. явленное нетление и непричастность страдания” (О Воплощении, 26). В этих словах святой Афанасий выражает победоносный и животворящий характер Христовой смерти. В таинственном “тридневии смерти” тело Христово преобразилось в прославленное тело, облеченное силой и светом. Зерно созрело. Христос восстает из мертвых, как Жених грядущий из чертога. Это совершилось могуществом Божиим, так же, как им же будет совершено всеобщее Воскресение в последний день. И в Воскресении совершилось окончательно Боговоплощение — торжествующее проявление Жизни в недрах человеческой природы, как бы прививка бессмертия к органическому составу человека.
Воскресение было победой не только над Его собственной смертью, но над смертью вообще. “Смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечного начала” (Пасхальный канон, 7-ая песнь, 2-ой тропарь). В Его воскресении все человечество, вся человеческая природа совоскресла с Ним: “человеческий род облекся в нетление”. Совоскресла — не в том смысле, что все действительно восстали из могил: люди продолжают умирать доныне. Но упразднена безнадежность смерти: смерть стала бессильной над человеком. Апостол Павел с особой силой говорит об этом: “Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес... Ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес” (I Кор. XV: 13, 16). Апостол Павел явно подразумевает, что Воскресение Христово не имело бы смысла, если бы оно не было событием всемирного значения, если бы все Тело таинственно не “пред-воскресло” вместе с Главою. И сама вера во Христа потеряла бы смысл и была бы тщетна: не во что было бы верить. “А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна” (I Кор. XV: 17). Без надежды на всеобщее воскресение вера во Христа не имеет ни содержания ни цели. “Но Христос воскрес из мертвых”... и в этом победа Жизни. “Правда, мы продолжаем умирать, как и прежде, говорит Иоанн Златоуст, но мы не остаемся во власти смерти; и это означает, что мы не подвержены смерти... Сила и настоящая реальность смерти заключается в том, что умерший не имеет возможности вернуться к жизни. Но если после смерти он должен воскреснуть и, сверх того, приобщиться более совершенной жизни, — это уже не смерть, а сон” (Толкование на Посл. к Евреям, слово XVII, 2). Такую же мысль мы находим у св. Афанасия. “Смертный приговор” упразднен. “С прекращением тления и уничтожением его благодатью Воскресения, наше тело и душа разлучаются только на время по причине смертности тела... Подобно семенам, брошенным в землю, мы не погибаем, но будучи посеянным в земле, мы снова восстанем, ибо благодатью Спасителя смерть упразднена” (О Воплощении, 21). Все воскреснут. Отныне мы совлекаем с себя телесную оболочку только на время. Мрачная пропасть Ада уничтожена силой животворящего Креста.
Св. Григорий Нисский особо подчеркивает органическую сопряженность Креста и Воскресения. Он выделяет дна главных пункта: единство Божественной Ипостаси, в которой душа и тело Христовы остаются связанными друг с другом даже при разлучении в смерти; и совершенная безгрешность Христа. Он говорит: “Тогда как наша природа, следуя свойственному ей пути, дошла до разлучения тела и души даже у Него, Он снова соединил расторгнутые части, скрепил их, как бы цементировал их своим Божественным всемогуществом, восстановил между ними связь на веки нерушимую. Это и есть Воскресение — именно нерасторжимое воссоединение тех элементов, которые, быв связаны в прошлом, впоследствии распались; и вот для того, чтобы первоначальная, данная людям благодать могла бы вернуться, и мы могли бы снова обрести вечную жизнь, нужно, чтобы грех приразившийся к нашему роду, улетучился через распадения нашего естества... Ибо как смерть вошла через одного человека и по наследству передалась всему человеческому роду, так и воскресение через Одного Человека распространяется на все человечество... Ибо, когда в той конкретной человечности, которою Он себе усвоил, душа вернулась в тело после разлучения с ним, тогда это воссоединение разнородных частей передается как по новому принципу с одинаковой силой всему человеческому роду. В этом и заключается тайна Божьего замысла в отношении Его смерти и Его воскресении из мертвых” (Огласительное слово 16). Иными словами, Воскресение Христово есть восстановление полноты и цельности человеческого бытия, воссоздание всего человеческого рода, “новое творение”. Здесь св. Григорий точно следует за Ап. Павлом. Мы видим у него то же противопоставление и тот же параллелизм двух Адамов.
Всеобщее Воскресение — это завершение Христова Воскресения, завершение Его победы над смертью и тлением. За пределом исторического времени настанет вечное Царство, “жизнь будущего века”. Тогда, в конце веков для всего человечества откроется “Благословенная Суббота”, истинный “день покоя”, таинственный “Седьмой день Творения”. Ожидаемый нами, он для нас еще непостижим. Но залог дан: Христос воскрес!