|
|
Мейстер Экхарт
О
девственной женщине
Jntravit Iesus in
quoddam castellum et mulier quaedam excepit Illum.
Я произнес сейчас по-латыни слово, оно написано в Евангелии и значит
по-немецки: Иисус пришел в одно селение и был принят женщиной, девой,
которая была женщина. Обратите внимание на это слово: "был принят
женщиной". Поистине она должна была быть девой, та, что приняла
Христа. Под девственностью разумеем мы то состояние, когда человек свободен
от всякого чуждого образа, так свободен, как он был, когда его не было.
Естественно, что здесь сейчас же напрашивается возражение: как человек,
который родился и достиг разумной жизни, может быть настолько свободным
от всяких впечатлений, как тогда, когда его еще вовсе не было? Ведь
он же так много знает уже, а это все отображение вещей? И как же может
он в то же время быть свободным от них? Я укажу вам, в чем здесь дело!
Если бы мой разум был настолько всеобъемлющ, что все образы, которые
когда-либо воспринимали люди и даже те образы, которые существуют только
в самом Боге, находились бы в моем сознании, но без того, однако, чтобы
я считал их своей собственностью, так чтобы я в действии и покое не
прилеплялся ни к одному из них, ни к его "до", ни к его "после",
но теперь, в это настоящее мгновенье, был свободен, готовый отдаться
воле Бога и исполнить неудержимо все то, чего Он больше всего желает,
-- тогда воистину все множество образов было бы для меня не больше,
чем тогда, когда меня не было, и моя душа была бы девственной.
И я утверждаю, что девственность эта не отняла бы у человека ничего
из тех поступков, что были совершены им раньше. Но вот, не обремененный
ими, стоит он свободный в своей девственной чистоте. И только так впервые
являет он полное осуществление самого себя. Как Иисус свободный в неприкосновенной
чистоте.
И, как говорят учителя, что лишь подобное может слиться воедино, так
та душа, которая хочет вместить целомудренного Христа, должна хранить
девственное целомудрие.
Но посмотрите и заметьте себе теперь хорошенько! Ведь, если бы кто-нибудь
остался навсегда девою, то никогда не было бы от него плода; если же
должен он родить, должно стать ему "женщиной".
"Женщина"-вот самое благородное имя, которое можно дать душе,
гораздо благороднее, чем "дева". Хорошо, когда человек принимает
в себя Бога; в этом принятии является его девственность. Но еще лучше,
когда Бог становится в нем плодотворным. Ибо принести плод значит воистину
отблагодарить за дар; и когда душа в ответной благодарности рождает
в Отчем сердце Бога Иисуса-это дело женщины.
Много добрых даров принимает девственное лоно, но не возрождаются они
вновь плодородием женщины, не становятся истинной благодарностью Богу.
Дары погибают все и уничтожаются, и человек не становится от этого ни
блаженнее, ни богаче. Ибо ни к чему душе ее девственность, если при
этом она не женщина, со всею женской плодовитостью. Вот в чем вред.
Поэтому я и говорю: Иисус был принят девою, которая была женщиной.
Редко брак приносит людям в год более одного плода. Но я имею здесь
в виду людей по иному женатых, -- тех, что связали себя молитвой, постом,
бдением, и другим послушанием и самобичеванием. Всякую привязанность
к какому-нибудь делу, -- (если она отнимает у тебя свободу ожидать Бога
и следовать только за ним каждое мгновение, быть Им просвещенным в том,
что тебе делать и чего не делать, -- новым и свободным каждую минуту,
как будто бы ты и не имел, не желал и не знал ничего другого), -- всякую
связь и поставленную себе задачу, которая отнимает у тебя свободу, --
называю я сейчас "годом брака". Ибо душа твоя не принесет
плода, прежде чем не совершишь ты дела, которому с трепетом отдаешься,
и не найдешь ты спокойствия ни в Боге, ни в себе, пока не осуществишь
в мире этого дела. Иначе нет тебе мира; и не принесешь ты плода целый
год. Но и тогда этот плод будет не довольно значительным, ибо рожден
из души связанной, прикованной к делу, -- не из свободы!
Так бывает с теми, кого я называю "женатыми людьми", с теми,
что связали себя по своему собственному произволу. Напротив, "дева,
которая при том женщина", свободная, никаким произволом не связанная
душа, так близка ежечасно Богу, как себе самой, и приносит много плодов,
и плодов значительных: она рождает не более и не менее, как Самого Бога.
Через этот плод и рождение его становится девственная женщина родительницей!
Сто, тысячу раз на дню, и даже без числа раз рождает она и приносит
плод из благороднейших глубин! И чтобы сказать еще точнее: из той самой
глубины, из которой Отец рождает Свое вечное Слово, там же и она становится
плодоносной сородительницей.
Ибо Иисус свет и явление Отчего сердца (и мощно просветляет Он Отчее
сердце!) -- сей Иисус стал с ней единым, и она с Ним: она сияет и светит
с Ним, как лучистое, ясное сияние в божественном сердце Отца.
Я уже сказал: в душе есть сила, которая не касается плоти и времени;
она истекает из духа, в духе пребывает и вся дух. В ней зеленеет и цветет
Бог в полной славе и радости, которую вкушает Сам в Себе. Там радость
так сердечна, радость так велика, что она не может быть постигнута умом,
не может быть выражена словами.
Ибо в этой силе вечный Отец беспрерывно рождает Своего вечного Сына
и душа сорождает Сына Отцу, и себя самое рождает, как этого Сына, в
нераздельной силе Отца.
Если бы некто обладал целым королевством или всеми сокровищами на земле
и все это оставил бы с легким сердцем ради Бога, и стал бы беднейшим
из людей, которые когда-либо жили на земле, и Бог дал бы ему столько
выстрадать, сколько не давал никогда никому, и он терпеливо переносил
бы это до самой смерти: а Бог хоть на одно мгновенье открылся бы ему,
таким, каков Он в той силе, -- то радость человека того была бы так
безмерна, что все страдание его и лишения показались бы ему слишком
ничтожными. Даже если бы затем Бог не дал ему больше ни капельки Царствия
Небесного, с него было бы довольно этой радости!
Ибо Бог в этой силе, как в вечном мгновении. И человек не мог бы стареть,
если бы дух его был всегда соединен с Богом в этой силе. Ибо мгновенье,
в которое Бог создал первых людей, и мгновенье, в которое исчезнет последний
человек, и мгновенье, в которое я сейчас здесь говорю, в Боге равны.
Человек, что живет в одном свете с Богом, не знает ни страдания, ни
начала, ни продолжения, но одну ровную вечность. У него, заключенного
в самой правде, многое отнято, но сущность всех вещей пребывает в нем.
Никакой случай, ничто в будущем не может дать ему ничего нового; беспрерывно
и вечно вновь зеленеющий, живет он в одном мгновении. Такова божественная
власть этой силы.
Есть еще одна сила, которая бесплотна. Она истекает из духа, в духе
пребывает и вся-дух. В этой силе Бог беспрестанно горит и пламенеет
во всем Своем избытке, во всей Своей сладости и отраде. И отрада эта
так велика, что никто не может в достаточной мере свидетельствовать
и говорить о том по истине. Я только говорю: найдись один единственный
человек, которому было бы дано бросить туда на одно мгновенье взгляд,
разумный, действительный взгляд в эту радость, в эту отраду, то все,
что дано было бы ему выстрадать, и все страдание, которое потребовал
бы от него Бог, -- все это было бы для него пустяком, ничтожеством,
и даже скажу более того: это было бы для него радостью и благодеянием.
Если ты хочешь узнать о страдании: твое ли оно или Божье, вот как ты
можешь отличить это.
Если ты страдаешь за себя, это страдание причиняет тебе всегда боль
и его трудно выносить. Если же страдаешь только ради Бога и за Бога,
такое страдание не причиняет тебе боли и не тяжело. Ибо тяжесть его
несет Бог. И если бы на такого свалилось сразу все страдание, какое
когда-либо выстрадали все люди, какое несет целый мир, это не причинило
бы ему боли и не было бы ему тяжело. То, что терпит человек ради Бога,
легко и сладко ему.
Я, однажды, сказал, что есть сила в духе, и она одна свободна. Порой
я говорил, что есть в душе крепость; иногда-что это свет, и иногда еще
называл я это искоркой. Теперь говорю я, что это не "то" и
не "это", и вообще не "что-либо". Это так же далеко
от "того" и "этого", как небо от земли. Поэтому
я определю это еще более благородным образом, чем раньше.-И вот оно
уже смеется и над "благородным", и над "образом"
и превзошло далеко все это! Оно свободно от всех имен и ликов, свободно
и чисто, как свободен и чист один Бог. И чисто в самом себе. Оно цельно
и замкнуто в самом себе, как целен и замкнут в Себе Самом один лишь
Бог. Так что выявить этого никаким образом нельзя.
Та первая сила, о которой я говорил: в ней зеленеет и цветет Бог во
всем Своем божестве, и в Боге-Дух. В ней рождает Отец Своего Единородного
Сына из Себя Самого и как Себя Самого. Ибо в этой силе Его истинная
жизнь. Дух рождает вместе с Отцом этого же Сына, и Сам Он в свете этой
силы Сын и Истина.
Если бы вы могли прислушаться вместе с моим сердцем, вы поняли бы, что
я говорю, ибо это правда и сама правда говорит это! Смотрите и примечайте!
Так цельна и замкнута эта возносящаяся над всем крепость души, о которой
я говорю сейчас, что благородная сила души, о которой я только что говорил,
недостойна бросить туда ни единого взгляда, а также и та вторая сила,
где непрестанно горит и пламенеет Бог. Настолько выше всякого определения,
всяких сил, то Одно-Единое, что ни одна душевная сила, и вообще ничто,
имеющее какую-либо определенность, не может бросить туда взгляда. Ни,
даже, Сам Бог! воистину и как Бог свят: Бог никогда не бросил туда ни
малейшего взгляда, поскольку Он-лицо!
Это ясно. И потому, если бы надлежало Богу заглянуть туда, то это стоило
бы Ему всех Его божественных имен, и свойства быть лицом; все это должен
Он оставить. Но поскольку Он Единое без дальнейшего определения: не
Отец, не Сын, не Дух Святой, но нечто свободное от всякого "то"
и "это"-постольку проникает Он в то Единое, которое я называю
крепостью души. Иначе не может Он войти туда. Но так войдет Он туда,
и так-Он уже там. В этой части душа подобна Богу; и не иначе!
То, что я сказал вам, правда: призываю правду во свидетели перед вами
и даю душу мою залогом. Чтобы были мы такими крепостями, к которым восходил
бы Иисус, и был бы нами принят, и остался бы в нас навек, как я об этом
сказал, да поможет нам Бог! Аминь.
|
Мейстер
Экхарт (1260-1328)