Бинсвангер Людвиг (1881-1966)
 

Ludwig Binswanger

Verstiegenheit

Людвиг Бинсвангер

Экстравагантность*

Человеческое существование проецируется в измерениях ши­роты и высоты[1]; оно не только движется вперед, но и поднима­ется вверх. Поэтому в обоих отношениях человеческое сущест­вование может слишком далеко зайти, стать экстравагантным. Если мы хотим понять антропологический смысл экстравагант­ности, нам следует отыскать то, что делает возможным превра­щение экзистенциального подъема в экстравагантный способ су­ществования. Антропология никогда не может ограничивать свои исследования одним лишь только экзистенциальным направле­нием, а будучи, по сути, антропологической, всегда должна иметь перед собой общую структуру человеческого бытия. Поэтому ос­нование этого перехода, или превращения экзистенциального подъема в экстравагантность с самого начала будет не просто рассматриваться как движение вверх, но пониматься как часть koinonia[2], или единства других основных потенциальных возмож­ностей человеческого существования. Как я пытался показать в другой работе[3], экстравагантность фактически обусловливается определенной дисгармонией в отношении между подъемом вверх и движением вперед. Если такое отношение, в том случае, когда оно "удачно"[4], называть "антропологически пропорциональ­ным", тогда мы должны говорить об экстравагантности как о форме антропологической диспропорции, как о "несостоятель­ности" взаимоотношения между высотой и широтой в антропологическом смысле.

Восхождение человеческого существования вверх не следует понимать в рамках контекста его бытия-в-мире[5],[6] и соответствую­щей его ориентации в пространстве и времени. Скорее его следует понимать в контексте бытия-вне-мира в смысле обретенной оби­тели и вечного присутствия любви, где не существует ни "вверх" ни "вниз", ни "близко" ни "далеко", ни "ранее" ни "позднее". Если же, вопреки этому, человеческое существование, как имею­щее пределы бытие, все-таки "остается" и "перенесенным" в плос­кости высоты и ширины, тогда оно может "зайти слишком далеко" именно там, где оно покидает обитель любви с присушим ей из­мерением вечности и целиком погружается в "пространство и время". Ибо только там, где отсутствуют communio* любви и сотmunicatio** дружбы и где простое взаимодействие и общение с "дру­гими" и со своим собственным я становятся исключительным на­правлением нашего существования, только там высота и глубина, близость и отдаленность, настоящее и будущее могут иметь такое важное значение, что человеческое существование может зайти слишком далеко, может достичь конечной цели и сейчасности, откуда нет хода ни вперед, ни назад. В таком случае мы говорим о переходе в экстравагантность. Это может быть экстравагантная "идея", иде­ология (идеологии экстравагантны по самой своей сути), экстрава­гантный идеал или "чувство", экстравагантное желание или замы­сел, экстравагантное притязание, мнение или точка зрения, простая "прихоть" или экстравагантный поступок или проступок. Во всех этих случаях "экстравагантность" обусловлена тем фактом, что Da­sein "застряло" в одном определенном эмприческом местоположе­нии [Er-Fahrung], когда оно уже не может, используя выражение Гофмансталя[7], "свернуть свой лагерь", когда оно уже не может вырваться оттуда. Лишенное communio и communicatio, Dasein уже не может расширять, изменять или пересматривать свой "эмпи­рический горизонт" и остается привязанным к своей "узости", то есть четко ограниченной позиции. В этом отношении Dasein оказывается "застревающим" или упорствующим, но еще не эк­стравагантным***, ибо дополнительной предпосылкой экстра­вагантности выступает подъем Dasein на высоту большую, чем та, что соответствует широте его эмпирического и интеллекту­ального горизонта, то есть другими словами, непропорциональ­ное соотношение высоты и широты.

Классическим примером этого из области психиатрии служит концепция Блейлера относительно определенного вида психи­ческого слабоумия как "диспропорции между стремлением и по­ниманием"; классическим примером из художественной литера­туры — строитель Сольнес Ибсена[8], который "строит выше, чем может подняться"*. Однако эту диспропорцию между широтой и высотой ни в коем случае не следует понимать как отношение между конкретными "способностями" или характеристиками и, менее всего как отношение между "интеллектом и потребностью в том, чтобы вызывать восхищение"; скорее мы должны искать антропологические предпосылки, делающие возможными такое непропорциональное соотношение. Мы не рассматриваем экст­равагантность как нечто присущее отдельным группам (партиям, кликам, сектам и т.п.), которые явно воплощают односторонний набор "черт", "идентификационных характеристик". Поэтому в целом ее нельзя понимать как черту характера либо же некоего рода поддающееся определению психологическое, психопатоло­гическое, социальное явление или "симптом". Скорее к ней сле­дует подходить в ключе аналитики Dasein[9] — то есть как к чему-то, требующему понимания в рамках общей структуры челове­ческого существования — короче говоря, как к антропологической, онтологической возможности. Только принимая такой под­ход, мы можем прийти к подлинному пониманию всей многооб­разной "симптоматики" экстравагантности. Только тогда мы сможем, к примеру, увидеть, каким образом и до какой степени можно проводить антропологическое различие между так назы­ваемыми (отнюдь не правильно) "экстравагантными идеями" ма­ньяка[10], "экстравагантными" ("ненормальными", "странными") жестами, языком или действиями шизофреника[11], и фобиями невротика — хотя мы и психопатологи, и обыватели, называем всех их "экстравагантными". По моему мнению, даже шизофре­ническое помешательство можно понять[12],только если с самого начала признать его экзистенциальной формой экстравагантнос­ти. То же самое верно и по отношению к "массовым явлениям" экстравагантности.

Однако вернемся к экстравагантности, рассматриваемой как структурное смещение антропологических пропорций. Го­ризонталь, как смысловой вектор, "выход в широкий мир" — в большей мере соответствует "дискурсивности", опытному по­стижению "мира", осмыслению его и овладению им, "расши­рению поля зрения", расширению понимания, перспективы и открытости навстречу "разноголосице" внешнего и внутренне­го "мира". Аналогичным образом, вертикаль, как смысловой вектор — подъем вверх — в большей мере соответствует жела­нию преодолевать "земное притяжение", подняться над "тревогами земными" и давлением, а также желанию обрести от­крывающуюся "с большей высоты" перспективу, "возвышен­ный взгляд на вещи", как выражается Ибсен,— точку зрения, позволяющую человеку формировать, подчинять себе или, од­ним словом, использовать "познанное". Такое освоение мира в плане становления и реализации самости означает выбор са­мого себя. Выбор, будь то отдельного действия или же дела всей жизни, предполагает подъем или самовозвышение над конк­ретной земной ситуацией, а следовательно над сферой знаемого и видимого. Но что означает это "над"*? Как красноречиво описано у Ницше в предисловии к произведению Человеческое, слишком человеческое, это не означает "кругосветного плавания" искателя приключений, то есть земных переживаний; скорее это означает напряженное и многотрудное восхождение по "ступе­ням лестницы" проблемы оценивания**, то есть определение по­рядка предпочтения.

Таким образом, подъем вверх — это не просто познание своего пути, знание в смысле опыта, кроме того он подразумевает "об­ретение собственной позиции", выбор самого себя в смысле са­мореализации или достижения зрелости. Однако мы должны быть осторожны и не путать этот подъем вверх с собственно волей, в смысле психологического разграничения понимания, чувства и воли*. Скорее мы должны понимать (как намекает термин Блейлера "стремление"), что при подъеме человек, увлекаемый ввысь ("на крыльях" страстей, желаний, настроений, а в конечном счете "фантазии", воображения) плавно переходит к решитель­ному** "выбору позиции". Тем не менее, антропологически мы должны четко проводить различие между определяющим настрой состоянием влекомости желаниями, идеями, идеалами и напря­женным, многотрудным действием подъема по "ступенькам лес­тницы", позволяющего сравнивать эти желания, идеи и идеалы друг с другом в жизни, искусстве, философии и науке, перево­дить их в слова и деяния.

Эта концепция проливает свет на диспропорцию высоты — широты, лежащую в основе самой возможности "маниакальной идеации". Мы скоро увидим, что эта форма диспропорции на­столько отличается от лежащей в основе экстравагантности, что мы даже не можем говорить о ней как об "экстравагантной иде­ации", но скорее как о "полете идей" (термин, также используемый в психопатологии). Диспропорция высоты — широты при­сущая тому типу бытия-в-мире, который выражается в полете идей, отлична от той, примером которой служит экстравагант­ность. В первом случае диспропорция заключается в том, что вместо продвижения вперед размеренным шагом происходит скачок "в бесконечное". Горизонт, или поле видения "безгранично расши­ряется", но в то же время подъем вверх остается исключительно "vol imaginaire", влекомостью на крыльях желаний и "фантазий". В результате невозможно ни общее видение, как эмпирическая муд­рость, ни проникновение в проблемную структуру конкретной си­туации (подъем в своей основе — это одновременно и проник­новение, так как altitudo по существу относится как к высоте, так и к глубине), ни, таким образом, какая бы то ни было решитель­ная позиция. Эта диспропорция высоты — широты уходит сво­ими корнями в "чрезмерное" расширение рамок маниакального мира, с его всепроникающей изменчивостью; чрезмерное именно в том, что сфера подлинного одновременно подвергается процессу "уравнивания"[13].[14] Под "подлинным" мы подразумеваем те высоты (или глубины), которые могут быть достигнуты, только если Da­sein пройдет через многотрудный процесс собственного выбора и созревания. С точки зрения аналитики существования, о дисп­ропорции, наблюдающейся в образе жизни человека, страдаю­щего манией, можно говорить как об "изменчивости ". Это озна­чает невозможность достижения подлинно устойчивой позиции на "лестнице" человеческих проблем, а значит, кроме того, не­возможность подлинного принятия решения, действия и дости­жения зрелости. Обособленный от любовного communio и от под­линного communicatio, слишком далеко и стремительно увлекае­мый вперед и возносимый вверх, страдающий манией человек парит в иллюзорных высотах, где он не может занять позицию или принять "самостоятельное" решение. В этих "нереальных" высотах любовь и дружба теряют свою силу. Человеческое обще­ние низводится до уровня психотерапии.

Экстравагантность, присущая шизоидной психопатологической личности, и бесчисленные формы шизофренического бытия-в-мире совершенно отличны[15]. Здесь антропологическая диспро­порция уже не уходит корнями в чрезмерность широты ("скач­ков") и высот чистого vol imaginaire, превосходящих (подлинные) высоты "принятия решения". Она обусловлена чрезмерной вы­сотой решения, которая превосходит широту "опыта". Временно абстрагируясь от существенного различия между психопатичес­ким шизоидом и шизофреником, мы можем сказать, что их спо­соб "заходить слишком далеко" отличает их от людей, страдаю­щих манией, именно в том; что они не уносятся в "иллюзорную высь" оптимистических настроений: они в одиночку, "не обра­щаясь к опыту", поднимаются на некую конкретную ступеньку "лестницы человеческих проблем" и остаются там. Высота этого подъема вверх не имеет никакого отношения к широте или узости и непоколебимости опытного горизонта ("опыт" понима­ется здесь в самом широком смысле, то есть как "дискурсивность"[16] как таковой). Здесь экстравагантность означает нечто большее, чем просто "остановленность", так как предполагается не просто невозможность эмпирического продвижения вперед, а скорее жесткая привязанность или зависимость от конкретного уровня или ступени человеческого опыта (Problematik). В этом случае широта изменчивости человеческой "иерархии высот" по­нимается по существу неправильно и одна конкретная идея или идеология становится навязчивой или абсолютизируется. В той мере, в какой "опыт" еще осознается, он не оценивается или не используется в собственных интересах, ибо его "смысл" установлен непоколебимо. Таким образом, экстравагантность означает "абсолютизацию" одного единственного решения. Кроме того, такая "абсолютизация" возможна только там, где Dasein "в без­ысходности" изгоняется из обители и вечного измерения любви и дружбы, и в силу этого уже не знает или не ощущает "относи­тельности" "верха" и "низа", очевидной на фоне неоспоримой веры в Бытие (Sein), несомненной онтологической защищеннос­ти. Это отлучение от бытийной защищенности и от общения или взаимодействия с другими, а значит — от сомнений и поправок, возможных только в ходе такого общения. Таким образом, замк­нутый на сообщение или взаимодействие исключительно в себе такой процесс может лишь "истощать себя" до тех пор, пока не превратится в простое лицезрение медузоподобной, психотически жестко фиксированной проблемы, идеала или "ничтойной тревоги"[17]. В результате освобождение из экстравагантной пози­ции становится возможным лишь посредством "посторонней по­мощи", как спасение альпиниста, слишком высоко поднявшего­ся по отвесной скале*.

Невротик также можно "избавиться" от экстравагантности и ограниченности своего существования (например, в случаях фобии) лишь посредством посторонней помощи, в смысле об­щения и сотрудничества с кем-то другим. Пожалуй, именно по этой причине случаи невротической экстравагантности яснее любых других показывают то, что экстравагантность (в физи­ческом или психическом смысле) всегда основывается на отсут­ствии понимания или узости кругозора относительно конкрет­ного смыслового контекста, или "области мира", где Dasein пы­тается превзойти себя. Поднимаясь на гору, человек может зайти слишком далеко, только если общая структура отвесной скалы скрыта из виду, и неизвестна. Аналогично, человек заходит слиш­ком далеко в области ментальной или психической, только когда ему недостает понимания общей "иерархической структуры" че­ловеческих онтологических возможностей, и в силу этого незнания он поднимается все выше и выше. Таким образом, экстравагантность никогда нельзя понять исключительно с субъектив­ной точки зрения, а только исходя из единой перспективы (тран­сцендентальной) субъективности и (трансцендентальной) объек­тивности. То, что мы называем психотерапией, в своей основе — не более, чем попытка подвести пациента к состоянию, в котором он сможет "увидеть", каким образом структурирована тоталь­ность человеческого существования, и "бытия-в-мире", а также увидеть, в какой из узловых точек структуры бытия-в-мире он взял на себя слишком много. То есть: цель психотерапии заклю­чается в том, чтобы благополучно вернуть пациента из его экст­равагантности "вниз, на землю". Только из этой точки возможно всякое новое отправление и восхождение.

Я попытался в общих чертах описать понимание антропологи­ческого смысла экстравагантности. При этом я сосредоточил внимание на интерпретации пространственных аспектов и оста­вил на заднем плане куда более важный временной аспект. Но он, несомненно, подразумевался когда речь шла о "созревании", "принятии решения", "дискурсивности", "скачках", "увлекае­мом ввысь" человеке, "восхождении по ступенькам лестницы", "остановленное™" и, наконец, об "антропологической пропор­ции" и "диспропорции". Экзистенциальная высота и широта в конечном счете означают две различные "пространственные" оси одного временного направления, поэтому они разделимы только концептуально.

Перевод В.Хомик

Отсканировано Е.Косиловой по изданию Л.Бинсвангер. Бытие-в-мире. Рефл-Бук, Ваклер, 1999. Исправлены многие опечатки и ошибки. Не знаю, сколько еще осталось незамеченных.

--------------------------------------------------------------------------------

* В русском языке нет ни одного слова, адекватно передающего -значение немецкого versieiegen.Tnaran sich versteigen означает "подняться так высоко, что невозможно спуститься, затеряться среди крутых горных вершин, высоко взлететь, слишком далеко зайти" и т.п. Поэтому как имя прилагательное данное слово неточно переводится такими словами, как: "экстравагантный", "эксцентричный", "стран­ный", "необычный" или "высокопарный" — ни одно из которых не передает смысл безвыходности. Термин "экстравагантность", выделенный курсивом, целесообразно использовать здесь потому, -по несмотря на несоответствие общепринятого его смысла немецкому, его латинские корни (extm, "вне" и vagari, "блуждать", взятые вместе передают значение "выходить за пределы". — Прим. Изд.

[1] Бинсвангер "Сновидение и существование"; Gaston Bachelard, L 'Air et les Songes: Essai sur 1'Imagination du mouvement (Paris, 1943). В отношении введения в феноменологическую космо­логию в целом см.: T.Minkowski, Vers une Cosmologie (Paris, 1936). О те­ории жизненного пространства см. также Erwin Straus, в: Nenvenarzt, No. II (1930); E.Durckheim, "Untersuchungen zum gelebten Raum", Neue psychologische Studien, Bd. 6, No. 4 (1932).

[2] W.Szilasi, Macht und Ohnmacht des Geistes, S.46.

[3] Binswanger, Henrik Ibsen und das Problem der Selbstrealisiemng (Heidelberg, 1949).

[4] W.Szilasi, S. 19.

[5] Martin Heidegger, Sein und Zeit; Vom Wesen des Grundes.

[6] (место шестой сноски неясно)Binswanger, Grundformen und Erkenntnis menschlischen Daseins (Zurich, 1953).

* Общность, единение (лат.). — Прим. ред.

** Со-общение (лат.). Прим. ред.

[7] Binswanger, "Uber das Wort von Hofmannsthal: Was Geist ist, erfasst mir der Vedrangte" (Festgabe ?r R.A.Schroder), Schweizer Studia philosophica, Bd. VIII (1943).

*** Из всех известных мне языков четкое разделение здесь проводит только немецкий. В английском и романских языках соответствующие выражения выводятся почти исключительно из сферы земного (aller trop loin, andar troppo lontano или troppo oltre, go too far или so far as to maintain). Исключением является испанский язык. Он признает как irse demasiado lejos (слишком далеко или слишком широко), так и tomar su vuelo demasiado alto (взлететь слишком высоко).

[8] Binswanger, Henrik Ibsen.

* На то, что Ибсен ясно видел ("видением" сам он называет поэзию) значение отношения между высотой и широтой для осуществленности или несостоятельности человеческого существования, указывает тот факт, что он рисует также фигуру, явно противостоящую строителю Сольнесу. Строитель дорог Берггейм представляет собой другой персонаж: он не стремится "строить выше", чем он реально может подняться. Действительно, видно по его профессии, он не строит, как подобно Сольнесу, взмывающие в небо башни с тем чтобы однажды они обрушились на землю. Берггейм строит хорошие дороги на земле. Он не стремится к недостижимому "счастью", не желает больше того, на что способен. Поэтому он достигает того, что ищет, и таким образом развивается.

[9] Binswanger, in: Schweiz. Arch., Bd. 57 (1946), S. 209.

[10] Binswanger, "Uber Ideenflucht", Schweiz. Arch., Bd. 27-30.

[11] Binswanger, in: Mschr. Psychiatr., Bd. 110 (1945), S. 3-4.

[12] Binswanger, in: Schweiz. Arch., Bd. 63 (1949)

* Это вознесение себя над земной ситуацией не следует путать со "вне" бытия-вне-мира в смысле любви.

** Гастон Башляр выражает ту же точку зрения (см.: L 'Air et les Songes), когда характеризует вертикальный подъем как оценивание, как постижение и определе­ние значимости. Вспомним, например, решение Антигоны.

* Я полностью согласен с Э.Минковским (см.: "La Triade psychologique", in: Vers une Cosmologie, p.57 IT.), когда он оспаривает эту тройственную классификацию психологических явлений и действительно приводит аргументы против самой возможности подобной классификации.

** В связи с этим следует безоговорочно согласиться с Башляром, когда он пишет: "Il est impossible de faire la psychologie de la volonte sans aller a la racine meme du vol imagmaire" [Невозможно создать психологию воли, не добравшись до самого корня полета воображения]. — Прим. ред.

[13] Binswanger, "Uber Ideenflucht".

[14] (место 14 сноски в тексте неясно) Binswanger, in: Schweiz. Mwd. Wschr., No. 3 (1945).

[15] Binswanger, Schizophrenie. (PfulUngen, 1957).

[16] Binswanger, Grundformen, I.

[17] Binswanger, Schizophrenie.

* Пожалуй, здесь нелишне отметить, ссылаясь на формулировку Генриха Вольфлина (Heinrich Wolfflin, "Prolegomena zu einer Psychologie der Architektur", Kleine Schriften (Basel, 1946), S.23), что: "Образы нашего телесного существования" повсюду представляют "стандарт", согласно которому мы оцениваем все другие явления. В первую очередь, это справедливо в отношении " стандарта", следуя которому язык схватывает и именует "все другие явления". Языку это доступно, ибо в отличие от аналитического понимания, ему дано наше существование в его единстве и общности. Это не означает, что язык "материализует" нематериальные "феноменологические формы" нашего существования. Скорее он обнаруживает психическое и духовное в материальных явлениях и наоборот.

Возврат:    [начальная страница]   [список авторов]


Все содержание (C) Copyright РХГА