Международное тайное общество освобождения человечества

Сегодня мир, как никогда, разделен на две системы, вечно противоположные: божественный принцип и гуманистический, принцип авторитета и принцип свободы. Старая система исходит из основной идеи, что человечество само по себе плохо, что для постижения истины оно нуждается в божественном откровении, а для достижения справедливости — в божественных законах, для обеспечения которых нужны власть и религиозные институты, церковь и государство. Богословский принцип в своих двух различных параллельных, но неразрывно связанных воплощениях (церковь и государство) основан, по существу, на презрении к человечеству. Он открыто провозглашает беспомощность, неполноценность, гнусность, ничтожность человека не только перед богом, но и перед всеми посланниками и привилегированными представителями правосудия, точнее, перед всеми божественной милостью учрежденными властями: священниками, князьями, перед дворянством, докторами наук, аристократией капитала, вооруженными силами, полицией, чиновниками, бюрократией, шпионами, смотрителями тюрем и палачами.

Против этой человеконенавистнической и божественной власти мы выдвигаем великий революционный принцип свободы, достоинства и прав человека.

Мы верим, что даже если человек зачастую плох и глуп, тем не менее в нем живет способность к разуму, склонность к доброте. Что большей частью своими пороками, а точнее, безрассудными поступками он обязан религиозному воспитанию прививаемому ему веками, отсутствию рационального и мужественного образования, дающего людям силу, и в особенности чудовищной несправедливости, до сих пор безраздельно царящей в мире, а также не менее чудовищному неравенству социальных условий, короче говоря, существующим привилегиям и капиталу, систематической эксплуатации труда, являющегося единственным источником прав и единственным свидетельством доблести человека.

Мы верим, что независимо от какого-либо божественного вмешательства в самом человеке заложена творческая активность и непобедимая внутренняя сила — она его сущность -.и его естество, которые на протяжении столетий неизменно влекут человечество к истине и добру. Для того чтобы постигнуть их, люди не нуждаются ни в откровении, ни в божественных покровителях.

Мы считаем также, что все религии прошлого и настоящего были прогрессивными и исторически необходимыми откровениями не Божества, а самого Человечества, его собственно человеческого сознания и человеческого разума. В давние времена, когда первобытный ум человека воспринимал окружающее через образы, а не ясным рассудком, люди приходили к постепенному пониманию мира и самих себя через призму надуманной теологии. Каждый народ, каждая эпоха создавали Бога по своему подобию. Каков Бог, таково время и таков народ. Бог, который был и есть, — это человек, размышляющий о себе в своей наиболее чистой сущности, в своем идеале: это отражение человечества в воображаемых небесах. Каждая новая религия была одновременно проявлением силы и слабости, прогресса и отсталости. Расширяя свои представления об идеале и о самом себе посредством и в форме религии, совершенствуя своего Бога, человечество доказывало свое могущество. Но оно обнаружило в то же время свою слабость, перенося от себя. в небесные дали. Бога, свое собственное творение. Оно не осмеливалось признаться себе в этом и присвоить свое благо и свое дело. Оно обожествляло свою собственную природу, свою собственную сущность, и, падая ниц перед ним на небе. оно презирало себя на земле. Свои собственные добродетели. свою собственную ясность ума и могущество человечество предоставило своему Богу, оставив себе лишь беспомощность. невежество, нищету. Таким образом, чем больше божество. созданное воображением человеческого разума, обретало величие и силу, тем больше человек оказывался жалким: неспособным руководить собой, нуждающимся в божественном покровителе и, следовательно, обреченным на детство и вечную зависимость на земле.

Таково серьезное обоснование всякой серьезной религии без исключения. Такова также основная доктрина всех христианских вероисповеданий, за исключением одного — рационализма, который, впрочем, не религия, а скорее плохая и неполная философская система.

Все христианские доктрины в действительности учат тому, что один бог истинен, справедлив и могуществен, что человек перед ним нуль, что человек грешен и что все поколения рождаются под угрозой божественного проклятия, которого можно избежать только чудом божественного искупления. Но даже после этого чуда человек спасен не окончательно, он не стал ни добрым, ни справедливым, ни честным. Божественная жертва дает ему только средство к спасению, но не спасение. Каждый родившийся человек несет на себе клеймо первородного греха и может искупить его только крещением. Но это лишь на мгновение, на почти неуловимое мгновение. Поверженный демон вновь восстает и вновь возобновляет в уме, в сердце человека (ребенка, юноши, мужчины и старца) до конца его жизни свою извечную борьбу с богом. Чтобы восторжествовать над демоном, человек, возрожденный и примиренный с богом искупительной жертвой Христа и крещением, может ли он рассчитывать на собственные силы? Меньше всего на свете. Он не умеет совершать добро, постигать истину, любить справедливость, без специальной божьей милости, в которой он нуждается ежедневно, поминутно до последнего дыхания. И к несчастью, как сказано в Священном писании, "много званых, но мало избранных". Проявление божественной милости произвольно, прихотливо, всегда необъяснимо и чаще всего противостоит человеческому разуму. Вот почему таинства бога скрыты и непостижимы. Это лотерея с малым количеством выигрышных билетов, не дающая никому до последнего момента уверенности в выигрыше, даже если человек старался быть честным и добрым.

Но как добиться этой милости? На это есть два ответа: один католический, другой протестантский. Католическое решение известно. Эта доктрина признает только одного представителя, привилегированного посредника, который единственно может наделять божьей милостью, — римскую католическую церковь, постоянное и живое олицетворение божьей воли на земле. Она одна в состоянии служить опорой человеку в его повседневной борьбе с демоном-соблазнителем и помогать одерживать победу над ним. Спасен лишь человек, находящийся в ее лоне, покорный сын католического сана, позволяющий управлять и руководить собой до конца жизни.

Известны моральные, интеллектуальные, политические и социальные последствия этой доктрины. Она несет смерть разуму, подавляет волю — одним словом, порождает рабство. Она создает абсолютное правление обществом с помощью, во-первых, священнослужителей; во-вторых, королевства, освященного и благословляемого церковью, с помощью благородных классов, привилегированных и корыстных, и, наконец, с помощью всевозможных божественных и королевских уполномоченных, министров, администраторов, чиновников судебных ведомств, офицеров армии и полиции. Все они облечены властью сверху и требуют от народных масс беспрекословного повиновения на том основании, что любая власть исходит от 601 a. и еще потому, что человек вместо того, чтобы искать счастье, равенство, справедливость и свободу на земле, должен, напротив, жестоко страдать, унижаться, каяться, чтобы заслужи.'!, славу, ниспосланную богом. Такова в своей непредвзятости истинная, политическая и социальная доктрина католицизма, и если в наши дни римская церковь, потрясаемая бурями, как будто бы намеревается пойти на мировую с умеренным либерализмом, даже с республикой и демократией, то это с ее стороны лишь благоразумная уступка несчастному духу века, которому следовало польстить и которого нужно было обмануть, чтобы вернуть утраченную власть.

Является ли протестантская доктрина более либеральной? Так полагать было бы большим заблуждением. Исходя из того же основного принципа христианства, греховности человечества и божественного искупления, она неизбежно приводит, правда различными путями, к последствиям если не совершенно тождественным, то по крайней мере сходным. Для протестантской религии, так же как и для католицизма, божественный произвол его неизбежное последствие - рабское состояние человечества - основа всякой истины. Безусловно, что протестантизм, избавляя человека от очевидного ига церкви, возвратил каждому свободу и ответственность своего индивидуального сознания; таким образом, чтобы получить необходимую милость в спасении, никто более не нуждается в человеческом и видимом посреднике. Для всех существует один посредник - Христос, всегда присутствующий среди нас, хотя и невидимый. Для спасения души каждый, в тайниках своего сознания, может и должен общаться с ним один, без всякого церковного вмешательства. Отныне спасение души становится делом совершенно индивидуальным между отдельным человеком и богом при одном свидетеле - Христе. Церковь падает и как бы увлекает в своем падении все нагромождении тройного деспотизма священников, королей и дворянства. Бесспорно, протестантизм заставил человечество сделать громадный шаг к своему политическому и социальному освобождению. От него ведет начало первый серьезный порыв республиканского демократизма в современной истории. Он укрепил национальную свободу Швейцарии, создал Голландию, вдохнул жизнь в пресвитерианство и пуританизм Швеции и Англии и создал Соединенные Штаты Северной Америки. Однако не следует отсюда заключать, что протестантизм когда-либо хотел осуществить прогресс, явившийся исторически необходимым следствием, независимым от его догмы. Этот процесс скорее противоречил, чем соответствовал стремлениям протестантизма. Безусловно, протестантизм обосновал независимость человека по отношению к другим индивидам и нации по отношению к притязательной политике, проводимой попами. Вопреки своей воле он принес нам одним лишь фактом своего бунта против римской церкви первые симптомы внутренней свободы, но обратным действием протестантизма было сознательное неприятие внутренней свободы человека, его свободы перед самим собой и перед богом. Иначе говоря, он превратил рабство во внешнее, проповедуемое католицизмом, во внутреннее рабство. Позднее мы обнаружим, что естественным последствием этого внутреннего рабства является противодействие первому побуждению к индивидуальной и национальной независимости, выявившемуся особенно сильно в первый период протестантизма. Сегодня это внутреннее рабство ведет к установлению среди нас политического и социального абсолютизма, не менее крутого, чем тот, который зародился во времена католической религии. Во всех странах Европы, где протестантизм отнесся к религии серьезно, он объединился с католической римской церковью против прав человека, против свободы и человечества. Этому удивляются. Часто протестантизм даже обвиняют в измене своим принципам, между тем, наоборот, он никогда не был им столь предан, как в данном случае.

Человек, независимый по отношению к своему ближнему, — раб бога. Таков его основной принцип. Все равны в грехе, каждый человек ощущает себя перед богом мерзостным существом. И нет у него другого средства, кроме милости божьей, чтобы выйти из состояния уничижения. И горе для него, если он ищет свое достоинство и спасение в своих творениях, в благородных усилиях своей воли и в своих собственных заслугах, либо в совершенствовании своего разума, либо в человечности и в справедливости своих поступков, в своем моральном достоинстве, в своих добродетелях. Желание стать хорошим благодаря своим собственным силам переполняет его безумием и иллюзией сатанинской гордыни, это бунт и поношение бога! Человек может прославлять бога, только понося себя, и, чтобы обрести в боге собственную честь, он должен презреть себя. Но презрение, столь постоянное и глубокое, не должно ли оно в конце концов породить в человеке низость?

Пусть представят себе общество, организованное по принципам протестантизма в их очищенном виде. Это было бы общество людей, полных презрения как по отношению к себе, так и к другим, которые были бы озабочены всерьез только спасением своих душ; каждый оставался бы наедине с богом и со своей совестью, общаясь с другими только в той мере, какой это необходимо для его собственного спасения. Это религия святого эгоизма: "Каждый за себя, и бог за всех", дорогое слово всей буржуазии всех стран, слово, которым, возможно, объясняется чувство солидарности, всегда существовавшее между буржуазией и протестантизмом. Внутри этого общества естественные связи семьи должны были бы распасться. Так как нельзя полюбить то, что презирают, и вся чувственная нежность, попросту человеческая нежность была бы грехом, поскольку ее объектом, конечно, не является бог Не любили бы своего ближнего, ни отца, ни мать, ни брата. ни сестру, ни жену, ни даже детей ради них самих, их любили бы из-за любви к богу. И то же самое было бы со всеми добродетелями и качествами человека: красотой, щедростью, умом, моралью, патриотизмом, героизмом, благородством характера, достоинством — все это оказалось бы ничем перед божественным владыкой и по крайней мере было бы принесено в жертву богу, все это наполнило бы гордыней сердце человека, от которой он бы погиб. Самоотречение человека от других людей, жертвоприношение себя и других людей в жертву богу было бы единственной его заслугой. Идеал протестантизма — Авраам, намеревающийся убить сына во имя большей славы небесного владыки.

В таком обществе не было бы места человеческой солидарности, человеческой нежности, человеческому разуму, человеческой справедливости, человеческому долгу, человеческому уважению. Был бы лишь фанатический эгоизм и взаимное презрение. Посреди всеобщей греховности, равенства в грязи существовала бы одна отличительная черта — быть избранным и отмеченным божественной милостью. Но господь бог, как все деспоты, одинаково подсмеивается и над разумом, человеческими страстями и человеческой справедливостью, так же как и деспоты, он выбирает обычно своих избранных не среди тех, которые нам кажутся самыми достойными, но среди тех, которые больше всех презирают самих себя и других, то есть, по нашим понятиям, среди самых бесчестных. Это было бы общество униженных рабов, царство лицемеров, лжецов и дураков.

К счастью для мира, последовательный и чистый протестантизм является слишком антисоциальной и антигуманной доктриной, чтобы она была когда-либо хотя бы отчасти проведена в жизнь. Человеческое общество предшествует любой теории; оно имеет свою природу, свои потребности, инстинкт самосохранения, свои неписаные законы и свои условия существования, от которых не может отказаться, не разрушая само себя. Все религиозные и философские, политические и социальные идеи, которые в мире сменяли одна другую, были выражением различных фаз его исторического развития. Следовательно, все находило свое оправдание и обоснование в человеческом обществе. Но до сих пор ни одна идея не исчерпала и не сумела выразить полностью свою природу, полноту своею бытия. В сравнении с естественным неисчерпаемым богатством бытия все эти идеи кажутся такими абстрактными, и это объясняет двойную роль, которую они играли в мире. Каждая идея, рождаясь, прогрессивна. Но эта идея вместе с тем представляет собой неполное и частичное выражение бесконечно богатой я сложной природы общества. Поэтому, стремясь воплотиться полностью в обществе и уничтожить все, что ей противоположно она в то же время встречает сопротивление в обществе, которое ей противится, упорствует, возмущается ею, и идея, некогда прогрессивная, потерпев неудачу в своей попытке уложить общество в прокрустово ложе и дать окаменеть ему в ее формах, тем не менее упорно силой навязывая себя, в свою очередь становится источником реакции. Однако все напрасно, так как общество рано или поздно должно непременно выйти победителем из этой борьбы.

Великое счастье для человека, что Протестантизм появился после эпохи Возрождения, благодаря которой в мире вспыхнул гений свободолюбивой науки, культ прекрасного, гений истинного гуманизма — гений слишком могущественный, чтобы весь фанатизм протестантских сект мог когда-либо его победить. Этот гений служил всегда противоядием против фанатизма протестантских сект. Наконец, сама мрачная, нетерпимая и антилиберальная идея, какой была господствующая идея протестантизма, вопреки своей воле много содействовала эмансипации индивидуального разума, освобождая его от гнета церкви и возвращая ему относительно независимые суждения. Правда, протестантизм очень скоро поспешил ограничить эту свободу рамками Библии. Но благодаря мощному подъему экзегезы, филологии, изучению литературы, вспомогательных исторических наук разум не позволил себя вновь сковать, и, идя шаг за шагом к полному освобождению, он создал сначала рационализм, затем философию и закончил совершением революции. Наконец, необходимо прибавить, что подозрительность монархической власти в странах абсолютной монархии и в странах более свободных, как Швеция, Англия, подозрительность властей Швейцарской республики и Соединенных Штатов, взаимное соперничество сект никогда не позволили новой духовной иерархии прочно обосноваться в мире и установить тиранию наиболее последовательную, наиболее полную и, следовательно, более ужасную и более унизительную, чем тирания католицизма.

Вот почему протестантизм ошибочно называют сравнительно человечным, благоразумным и терпимым. Причины тому есть и всегда были во внешних обстоятельствах, которые его связывали, а не в его доктрине. Протестантизм сжигал, мучил и избивал плетьми еретиков, так же как и католицизм. Откройте Макколея, и вы найдете в его истории Англии доказательство этой протестантской терпимости XVII века. То же самое вы найдете и в истории Америки в период возникновения Соединенных Штатов, в истории Нидерландов и Швейцарии. Вспомните, как Лютер и кроткий Меланхтон проповедовали князьям и напуганной знати Германии уничтожение и резню восставших крестьян. И всегда у протестантов та же евангельская мягкость, та же богословская кровожадность, та же религиозная жестокость во славу бога, как и у иезуитов, их непримиримых врагов и в то же время всегдашних друзей, так как в глубине души как те, так и другие ясно хотят одного: абсолютизма, рабства, деградации человечества, но прикрываются различными словами. Разве случайно, что в наши дни большинство протестантского духовенства во всех странах высказалось за папу, что оно повсюду связано с реакцией и повсюду противится отмене смертной казни? И пусть не говорят мне о существовании довольно большого числа протестантских священников, которые являются примером подражания для человечества, образцами разума и либерализма. Эти представляющие исключение священники — превосходные люди, но плохие христиане, непоследовательные, неверные своей догме, нарушающие ее логику. Они обладают всеми антихристианскими добродетелями не потому, что они священники, а вопреки этом Все, что в них хорошее, принадлежит им и веку, а то, что им мешаем стать совершенными, идет от христианства, ибо христианство, к: :к я только что доказал, есть абсолютное и систематическое отрицание морали, достоинства, милосердия, прав и долга человека

То, что я сказал о христианстве, применимо к любой религии, но к христианству более, чем к какой бы то ни было, поскольку христианство — самая полная, самая совершенная и безусловно самая последняя религия, последняя, безусловно в смысле божественном и небесном, так как есть земная вера и религия, таинственный и единственный источник всякой небесной религии. Именно земная религия переживет все небесное и умрет лишь с человечеством. Но в обычном и современном значении слово "религия" говорит об обеднении земли ради неба и переносит решение человеческой участи на небо, неизбежно обрекая землю и вместе с ней живого, реального человека на деградацию, нищету и рабство.

По моему глубокому убеждению, за всеми божественными религиями должен последовать Социализм, который, взять'" в религиозном смысле, есть вера в исполнение предназначения человека на земле.

Великая революция 1789 и 1793 гг. торжественно объявила в противовес христианству, что человечество не глупо, не плохо, не осуждено на нищету и вечное рабство, что оно способно создать свое общественное устройство собственными силами. и чтобы управлять обществом, оно не нуждается ни в покровительстве бога, ни в покровительстве его апостолов и министре"'' Она провозгласила достоинство человека и его право на свободу. Догматы Никейского собора² она заменила только тремя словами: Свобода, Равенство, Братство — плодотворным сим волом, в котором заключено все будущее, все благородство и счастье человечества! Это новая религия, земная религия человеческого рода, противопоставленная небесной религии божества! В одно и то же время это и осуществление, и радикальное отрицание идей Христианства.

Я полагаю, доказал, что Христианство освящает привилегии и политическую власть абсолютизма. Оно не создает их, но освящает. Эти привилегии и политическую неограниченную власть христианство нашло в готовой форме в древней цивилизации оно их лишь трансформировало, поставив себе на службу Согласно религии всех времен и согласно христианству в особенности, человек сам не в состоянии познать истину, не способен обрести справедливость и еще менее способен сам провести ее в жизнь, он не в состоянии сам создать общественное устройство, управлять им, установить и сохранить общественный порядок и двигаться к добру. Для постижения истины человек нуждается в божественном откровении, для достижения справедливости — в божественном законодательстве, для примирения с богом — в церкви, для создания и сохранения политического и социального порядка — в государстве. Таким образом, государство — божественный институт. Все короли _ христиане, протестанты и католики -— короли божьей милостью; органы их власти, их агенты, их министры получили через них божественную миссию. Государство, установленное богом, чтобы регулировать, организовать и управлять человеческим обществом, стоит, естественно, выше общества, он,'; его господин, а не слуга. Оно имеет свой, особый разум, возвышающийся над обычным человеческим разумом, и особую справедливость, помогающую создать закон, который сохранит государство, - закон эгоизма. Подобная справедливость чаще всего противоречит человеческому сознанию. Этот высший разум и эта исключительная справедливость зовутся разумом государства. Этому трансцендентальному, иррациональному разуму должен подчиниться индивидуальный разум, так же как свобода должна безмолвствовать перед порядком, установленным государством, т.е. богом. Порядок не результат, не вершина свободы всех и каждого, а, напротив, отрицание свободы или по крайней мере ее ограничение. Предоставленная сама себе, свобода порождает только анархию, значит, ее необходимо обуздать, приневолить, чтобы подчинить разуму государства и общественному порядку. Государство истинно христианское не должно было допускать никакой свободы. Желание быть свободным, счастливым, стремиться к каким-либо правам на этой земле - значит поднять бунт против бога, так как Бог предназначил эту землю быть местом покаяния, а не наслаждения, местом лишений и испытаний, а не достоинства и права. Но из-за испорченности людей и из-за мятежного духа необходимы кое-какие уступки человеку, и потому рождается ублюдочный, половинчатый режим конституционного королевства, являющийся по отношению к неограниченной монархии тем, чем протестантство является по отношению к католической религии. Этот алогичный альянс практически невозможен надолго, так как его составные части слишком противоположны и взаимно исключают друг друга, чтобы помириться на длительный срок. Это — сосуществование друг с другом разума, государства и права, власти и свободы, и, так же как протестантизм провозглашает в Евангелии, что "много званых, но мало из бранных", так же конституционное государство признает за всеми право на свободу, однако осуществляет его для сравнительно малого числа привилегированных лиц.

Привилегированные лица — это собственники земли и капитала: дворянство, буржуазия, даже крестьяне, если они собственники, затем бюрократия, судьи, ученые, духовенство. На нижней ступени находится непривилегированная, непросвещенная и бесправная — громадная масса трудящихся. В конституционных государствах, которые по своей природе рано или поздно становятся буржуазными, как это мы видели повсюду в Европе, не труд, а собственность, рента с земли или с капитала, т. е. праздность, ставит в привилегированное положение человека, делает его гражданином, дает ему все политические права и свободу. Конституционализм - это царство собственности, власть имущества над человеком. Я не говорю, что собственники, так же как и привилегированные служители религии, науки, бюрократического аппарата, не работают, часто даже многие из них работают, но их труд благодаря их привилегированному положению, их вклад бесконечно меньше, чем труд лишенных состояния народных масс. Они занимают свое выси кое политическое и социальное положение не в силу своего труда. но в силу возможности жить не работая, которой каждый из них обладает. Возможность ничего не делать, рента, фиктивный продукт с капитала и земли, которые сами по себе, без участия труда, не производят абсолютно ничего, - вот обличительный признак гражданина при конституционном строе. Это — систематическая эксплуатация и порабощение труда собственностью и капиталом. Это проклятие с древнейших времен, со времен бога Саваофа, тяготеет над все более унизительным человеческим трудом.

При конституционном строе и по теории современного либерализма громадная народная масса обречена на нищету и на безысходное рабство. Конечно, возможно, что одному из тысячи рабочих-плебеев удастся благодаря героическому упорству и гению разбить невидимую, но крепкую решетку, отделяющую его от привилегированных классов, но тогда, став привилегированным, он повернется спиной к миллионам покинутых братьев и в свою очередь превратится в буржуа и эксплуататора; вот и все. Положение народных масс от этого не изменится, оно поможет и не должно никогда измениться, так как их порабощение, их труд, почти вынуждаемый нищетой, — это абсолютное условие праздности, интеллектуальной и моральной культуры, свободы меньшинства. Такова в своей откровенности основная идея аристократического и буржуазного конституционализма Мальтус и либеральные экономисты достаточно разъяснили его в наши дни.

Но массу, фатально приговоренную к этой трагической и постыдной судьбе, необходимо утешать и обуздывать. Уздой служит сильная власть, которая, сколь бы конституционной она ни была, всегда готова превратиться во власть деспотическую, с одобрения самой буржуазии (пример тому мы находим во Франции), в любой момент, когда в народе демократические порывы пробуждаются и угрожают омрачить праздный досуг привилегированных сословий. Для утешения служит христианский катехизис — это губительный, но медленно действующий яд, который притупляет разум, расслабляет волю человека и убивает в нем постепенно моральную энергию и моральное достоинство. Это — божественная религия, проповедующая терпение, подчинение, покорность и отречение от всего на земле во имя небесных воздаяний. Так как экономическая, политическая и социальная обреченность их положения мешает превращению в людей этих бесчисленных миллионов индивидов, образующих народные массы, то на небесах их готовы сделать святыми, рискуя даже тем, что там они займут места самые возвышенные и привилегированные: пусть только покорно остаются в подчинении на земле. Поэтому христианская вера в бессмертие души стала не только религиозным верованием, но и обязательной официальной доктриной, выступление против которой более чем грех, это почти политическое преступление. Бессмертие души стало политическим институтом, и мы видим во Франции при Луи-Филиппе, как королевский прокурор преследовал, а суд присяжных, состоящий из буржуазии, осудил одного писателя только за то, что он осмелился в популярной брошюре высказать сомнение относительно возможности другой жизни на небе³.

Я с полным основанием заявляю, что Революция торжественно провозгласила новую, истинную религию, религию не небесную, а земную, не божественную, а человеческую — религию исполнения предназначения человечества на земле.

Она провозгласила, и мы верим вместе с ней, что у человека нет и ему не нужно другого инструмента для познания истины, кроме человеческого разума; что человеческое сознание — единственная мать справедливости и что люди могут осуществить эту справедливость с помощью своей собственной свободы.

Свобода! Только свобода, полная свобода для каждого и для всех! Вот наша мораль и наша единственная религия. Свобода — характерная черта человека, это то, что его отличает от диких животных. В ней заключено единственное доказательство его человечности. Люди ведут себя сначала как дикие животные, они пожирают друг друга. Потом они порабощают друг друга. Затем они распознают друг в друге братьев, начинают взаимно уважать друг друга и любить себя в своей взаимной свободе. Это длительный и постепенный переход от рабства к свободе, к величию, к совершенству, к действительной свободе — вот в чем весь смысл истории. Быть свободным — это право, долг, все достоинство, все счастье, все назначение человека. Это — исполнение его предназначения. Быть неспособным. к свободе — значит быть неспособным к человечности. Лишить человека свободы и средств к достижению ее и пользования ею — это не просто убийство одного человека, это убийство человечества; самый великий и единственный моральный закон таков: будьте свободными и не довольствуйтесь только страданием а уважайте, любите свободу, помогайте освобождению ваше,':) ближнего, так как его свобода —- это conditio sine qua поп⁴ eauid, свободы.

Свободу одного необходимо связать со свободой всех. Жан-Жак Руссо и многие после него весьма ошибочно утверждали, что свобода отдельного человека ограничена свободой всех других. Таким образом, порядок, установленный между людьми, принял видимость чего-то вроде общественного договора, по которому каждый поступается частью своей свободы в пользу других, в пользу общины, чтобы лучше гарантировать остающуюся часть свободы, а государство, представляющий общий интерес, появилось поэтому не как утверждение свободы, а как ее отрицание и, если хотите, как ограничение индивидуальной свободы каждого в пользу общины в нее. В этой философской системе, так же как и в богослове”. которая, впрочем, вытекает непосредственно из первой, государство кажется чем-то высшим и трансцендентным по отношению к индивидуальной свободе, перед которой оно выступает как господин. Однако в данном случае это происходит не божественному праву, но лишь во имя общего интереса, будто интерес может

Состоять из отрицания свободы каждого. В сущности, это то же самое порабощение индивидуума государственным разумом. Это своеобразное совпадение между политической теорией Руссо и христианской доктриной происходит оттого, что Руссо, не говоря об этом и не признаваясь себе, рассматривает человеческую природу вообще и природу свободы индивида в частности как злые сами о себе, по крайней мере частично, так что человеческая природа и природа свободы человека должны отказаться от этой части, чтобы получить возможность придерживаться всеобщего нравственного закона. Эта часть есть, без всякого сомнения, то, что осталось в человеке от животного. Но почему нужно отождествлять свободу с животностью? Жертвуя ею, жертвует ли человек частью своей свободы и совершает ли он жертву только во имя других, а не для собственной свободы, которая может лишь возвыситься на обломках его животности? Человек начинает свой исторический путь как дикое животное и завершает его человеком. Будучи животным, он нисколько не свободен. Мало того, можно было бы сказать о нем, что он независим не более, чем дикие животные, независимость которых, естественно, всюду ограничена внешней природой, окружающей их и связывающей их взаимной связью, присущей всему живому и дышащему в мире. В своем первобытном состоянии, о котором мы можем очень приблизительно судить по островитянам, живущим в самых отдаленных местах Океании, в этой примитивной дикости, когда человек пожирает человека, он не может пожертвовать никакой частью своей свободы, поскольку там не существует еще парцеллы, и он не может заключить договора, ибо всякий ^;. договор предполагает разум, которым он еще не обладает.

Человеческое общество предшествует пробуждению разума и свободной воли. Человек инстинктивно, неизбежно является : социальным существом и рождается в обществе, как муравей, пчела, бобр. Человеку, как и его меньшим братьям, т. е. как всем диким животным, присущ закон естественной взаимосвязи, заставляющий самые первобытные племена держаться вместе, помогать друг другу и самоуправляться своего рода естественным законом. Человек наделен только одной чертой, отличающей его от животных. Но эта черта бесконечно значительна — это разум, сила, дающая возможность человеку вырваться из узких границ окружающего мира и преодолеть собственную косность, охватить, представить, понять Вселенную. Именно благодаря разуму человек не остался навсегда в своем первобытном, диком состоянии и благодаря последовательному осознанию самого себя, благодаря постепенному развитию интеллекта он создал вторую природу, человечество. И это единственная причина, почему его инстинкт естественной взаимосвязи превращается в сознание, а сознание в свою очередь рождает справедливость. Вот отчего неосознанный, рутинный, монотонный труд животного преобразуется в труд побеждающий и покоряющий мир. И именно потому, преобразуя путем последовательных громадных исторических эволюции и революций естественное первобытное общество в организованное общество, основанное на разуме, справедливости и праве, человек создает свою свободу! Речь идет, следовательно, не о том, чтобы уменьшить свободу; необходимо, напротив, все время ее Увеличивать, так как, чем больше свободы у всех людей, составляющих общество, тем больше это общество приобретает человеческую сущность. То, что необходимо уменьшить, ограничить и уничтожить, так это животное начало. Возникает вопрос: как это сделать?

Наши противники — теологи, прямые и косвенные, явные и скрытые, сторонники божественного права и всякого рода Деспотизма, приверженцы абсолютизма и конституционалисты 'уверяют, что его можно подавить только железной рукой, религией, мощью авторитета и власти. Мы, напротив, полагаем, и вся история подтверждает нам, что авторитет и власть совершеннo не в состоянии уничтожить в человеке животное начало, а, наоборот, они производят его и что оно может быть побеждено только свободой, которая торжествует, превращая его в подлинную человечность. Мы убеждены, что порядок в обществе никоим образом не должен ограничивать свободу индивидов, из которых оно образуется, напротив, порядок должен вытекать из как можно большего развития и неограниченного расширения свободы. Одним словом, не свобода должна была "увенчивать здание". Исходя из порядка, например, подобного тому, который Наполеон установил во Франции, вы не придете никогда к свободе⁵. Напротив, человеческий и живой порядок венчает, утверждает великую свободу.

Следовательно, свобода — это не ограничение, а утверждение свободы всех. Это — закон взаимосвязи. Вы его отыщете во всех функциях, свойственных исключительно человеку. Возьмем, например, ум: он развивается в индивиде только при помощи общества. Думать — это значит говорить, так как даже про себя мы думаем с помощью слов и фраз. Но говорить вы можете только с кем-то другим, а этот другой, когда вы думаете сами про себя, есть общество в целом, весь мир, и заметьте, чем этот другой разностороннее, умнее, образованнее, чем богаче язык, которым вы пользуетесь, когда думаете, тем больше совершенствуется ваша мысль. Поместите человека, обладающего самым великим умом, со дня его рождения на необитаемый остров, и он останется на протяжении всей жизни животным. Поместите его туда же в возрасте 20 лет. Его ум, уже пробужденный, снова в конце концов ослабеет. Поместите его в общество идиотов или даже дикарей — будет то же самое. Сошлите его в захолустный городок к добропорядочным филистерам, к молодым бюрократам, любителям шведского пунша, и держу пари 100 против одного, что после многочисленных жалких и бесполезных бунтов его ум окажется потухшим. Вы теперь наглядно видите, что самый великий гений нуждается в разуме всего мира, чтобы реализовать грандиозные возможности ума, которые в нем есть. Таким образом, разум возгорается от разума, но по одному и тому же закону под давлением глупости он гаснет. Таким образом, разум каждого растет по мере того, как возрастает разум всех других, и глупость одного в какой-то мере есть глупость всех.

Тот же закон взаимосвязи обнаруживается в труде. Он зовется законом ассоциации и разделения труда. Великая, самая великая миссия человека после свободы, основное условие последней, самая большая его победа, его счастье и его честь, его единственное право на достоинство — это покорение, преобразование внешнего мира, создание его вторично трудом; через труд человек становится творцом. И именно здесь заключается еще одно огромное отличие, одна из пропастей, разделяющих нас и теологов: они проклинают, презирают труд, рассматривая его как символ человеческого греха. Мы, напротив, благословляем и почитаем его превыше всего, но только не превыше свободы, основным условием которой он является, так как в труде мы видим единственную основу морали, достоинства g свободы человека. Один человек, каким бы сильным он ни был не может даже сдвинуть камня. Он может удвоить, утроить свою силу с помощью силы животных; но этого мало. Чтобы изменить мир, одна животная сила, какой бы сравнительно большой она ни казалась, всегда недостаточна. Необходима разумная сила или, вернее, сила разума, ибо не столько сама сила, сколько разум творит чудеса силы, изменяющей наш мир. Но сила разума заключена только в ассоциации людей.

В настоящее время можно говорить о трех формах человеческих объединений: об ассоциации полных рабов, об ассоциации полурабов и об ассоциации свободных людей. Древняя цивилизация знает только первую категорию. Правда, в ней иногда встречались и свободные земледельцы. Но поскольку последние были изолированы и не имели никакого понятия о всемогуществе ассоциации, более производительный труд рабов, насильственно объединенных в ассоциацию, неизбежно должен был вытеснить их со своих земельных участков. Я здесь не буду касаться вопиющего подчиненного положения рабов и превосходно демонстрируемой на протяжении всей истории степени производительности рабов, объединенных в ассоциацию, по сравнению с производительностью свободного ассоциированного труда. Впрочем, я лишь добавлю то, что всем уже известно: рабство убивает добрую волю и разум, следовательно, оно убивает и мощь труда. Перехожу к полурабам. Это современные рабочие, разоренные нашей столь хваленой цивилизацией, рассматривающей их не как своих законных детей, а как побочных, которых она поэтому боится так же, как врагов. Именно эти полурабы своим трудом, к которому их вынуждает голод, совершают чудеса гения, индустрии и богатства, позволяющие говорить о нашем веке, что он окончательно возвел на престол мира человека. Однако им нисколько не разрешено пользоваться тем, что они производят. Они трудятся для незначительного числа привилегированных, а не для самих себя, так как находятся в положении эксплуатируемых и рабов и так как, согласно экономистам и другим либеральным публицистам, этот замаскированный вид рабства — основное условие свободы этого привилегированного меньшинства. У рабочих отнимают даже надежду выйти из этого состояния. Именно поэтому им жалуют лишь незначительную часть разума, соответствующую их низшему положению, на которое они обречены навечно, и им отказывают в большом разуме, который, пробуждая в них новые стремления, мог бы побудить их к бунту. Таким образом, делают примерно то же самое, что эксплуататоры грубой силы животных делали раньше: с одной Стороны, ставят для выполнения животного труда рабочих, лишенных, насколько это возможно сейчас, образования, а с другой стороны, разум буржуа, для того чтобы изобретать, организовывать, направлять этот более или менее механический, животный и принудительный труд. Именно так современный либерализм понимает разделение труда. Если даже оставить в стороне вопрос о справедливости, можно заметить, что из-за этого несправедливого, гибельного, аморального, произвольно!.' разделения труда производительность коллективного труда человечества, взятого в целом, и, следовательно, богатство каждой нации в отдельности значительно страдают и что сам труд, это единственная основа человеческого достоинства, источник богатства, могущества и человечности, обедняется, обесчещивается, деградируется. Труд сможет выполнить всю свою доблестную миссию, лишь когда он полностью будет избавлен от деспотизма, следовательно, привилегий мира капитала и собственности

Наконец, свобода является истинной и полной только в целостной взаимосвязи каждого и всех. Нет изолированной свободы, она по своей природе взаимна и социальна. Для того чтобы я был свободен, необходимо, чтобы мое право и моя человеческая сущность были признаны, чтобы их образ, если можно mi."-выразиться, был отражением как в зеркале свободного сознания всех других. Я могу быть действительно свободным только среди людей так же свободных, как я. Утверждение моего права за счет прав раба или даже человека менее свободного, чем я, может и должно внушить мне сознание моей привилегии, а не сознание моей свободы. Но ничто так не противоречит свободе, как привилегия. И поскольку моя свобода, чтобы быть полней и действительной, должна отражаться в свободе всех, наличие хотя бы одного человека менее свободного, чем я, стесняет, уродует, ограничивает и отрицает мою свободу. Всякое посягательство на свободу отдельного индивида, а тем более нация, есть покушение на мое право и на мое человеческое естество

Эта тройная взаимосвязь, или братство людей в разуме, в труде и в свободе, составляет основу демократии, основу, конечно, более всемогущую и более широкую, чем знаменитей камень, на котором возвышается трон папы в Риме.

Отсюда следует, что полная свобода каждого возможна лишь при действительном равенстве всех. Осуществление свободы в равенстве — это и есть справедливость.

Речь не идет здесь о фиктивном равенстве, о равенстве. признающем конституционное право, которое называется равенством в правах перед законом, наряду с самым чудовищным

неравенством на деле. Это не есть также абсурдное равенство индивидов, которое невозможно и которое вовсе нежелательно, так как бесконечное разнообразие характеров, ума и способностей составляет, напротив, богатство человеческого рода. Эту безумную мысль клеветнически приписывают демократам, чтобы одержать над ними легкую победу.

Итак, речь идет о серьезном равенстве в ином смысле равенстве, основанном на чистой справедливости, которое требует такого политического и социального устройства общества, я котором самая широкая свобода предоставляется на деле и по праву всем и в котором каждый человек при своем появлении на свет мог бы найти равную возможность для своего развития и использовать все разнообразие качеств, способностей и сил, которыми его наделила природа. Это значит, что если я человек от природы глупый, но у меня богатые и привилегированные родители, то для того, чтобы я развил мой жалкий разум и начал собственную деятельность, я не должен получить в социальном мире, в котором мы живем, ни средств, ни исходной точки выше той, которую имеете вы, одаренные большим разумом чем я, но имеющие несчастных родителей, неграмотных и бедных. Справедливость требует, чтобы каждый был сыном своих дел; дети не должны наследовать от своих родителей ни в хорошем, ни в плохом, ни различия позора, ни различия богатства, ни различия бедности. Все нуждаются в одинаковом попечении в детстве и в юношеском возрасте, в одинаковых средствах для своего воспитания и в равном образовании до совершеннолетия, до тех пор пока каждый не начнет самостоятельно свою деятельность и не будет отвечать сам за себя; нужно, чтобы каждый или пользовался своей собственной энергией, своим умом, своим мужеством, или расплачивался за свои ошибки, — только тогда установится чистая справедливость...