|
|
Сочинения
РАЗМЫШЛЕНИЯ
ОДИННАДЦАТАЯ
КНИГА
1. Свойства разумной
души: самое себя видит, себя расчисляет, делает себя такой, какой хочет,
плод свой сама же пожинает (ведь плоды растений и то, что соответствует
этому у животных, пожинают другие), приходит к своему назначению, когда
бы ни поставлен был предел жизни. Тут не то, что в пляске, лицедействе
или еще в чем-нибудь таком: вмешается что-нибудь - и все действо не
завершено. Нет, в любой части и где бы ее ни захватили, она делает полным
и самодостаточным то, что сама себе положила, как будто говорит: что
мое, то при мне. А еще она обходит весь мир и пустоту, его окружающую,
и его очертания, распространяется на бесконечность времен, вмещая в
себя и всеобщие возрождения после кругообращений; и их она охватывает,
обдумывает и узревает, что не увидят ничего особенно затейливого те,
кто после нас, как не видали ничего особенно хитрого те, кто были до
нас. Нет, сорокалетний, если есть в нем сколько-нибудь ума, благодаря
единообразию так или иначе все уже видел, что было и будет. Свойственны
также душе разумной и любовь к ближнему, и правда, и стыд, и то, чтобы
не предпочитать ничего себе самой, как это свойственно и закону. Ничуть,
таким образом, не различаются прямой разум и прямая справедливость.
2. Пренебрежешь песней прелестной, пляской, двоеборьем, если разделишь
цельное звучание на отдельные звуки и о каждом спросишь себя: что, действительно
он тебя покоряет? Ведь отвернешься же! Вот и с пляской так, во всяком
ее движении или положениях; то же и с двоеборьем. В целом: за исключением
добродетели и того, что от нее происходит. не забывай спешить к составляющим,
а выделив их, приходить к пренебрежению. Это же переноси на жизнь вообще.
3. Какова душа, которая готова, когда надо будет, отрешиться от тела,
то есть либо угаснуть, либо рассеяться, либо пребыть. И чтобы готовность
эта шла от собственного суждения, а не из голой воинственности, как
у христиан, - нет, обдуманно, строго, убедительно и для других, без
театральности.
4. Сделал я что-нибудь для общества - сам же и выгадал. Пусть это будет
у тебя под рукой и всякий оаз является; и не прекращай никогда.
5. У тебя какое искусство? - Быть добротным. А может ли это хорошо произойти
иначе, как по правилам учения - тем ли, что относятся к природе целого,
или же тем, что относятся к собственно человеческому устроению?
6. Сперва вывели трагедию в напоминание о том, чтб случается и что по
природе это случается, и если в театре увлекаетесь этим, так не тяготитесь
этим же самым в театре просторнейшем. Вы же видите, что так и надо этому
свершаться, и что сносят это и те, кто вопит "О-о, Киферон!".
К тому ж некоторые вещи у сочинителей этих выражены дельно - вот, скажем,
такое: "Пренебрегли детьми и мною боги - что ж! Знать, есть и в
этом смысл. . . ", или опять же: "На ход вещей нам гневаться
не след", или еще: "Жизнь пожинать, как в пору зрелый злак",
и сколько еще такого. После трагедии вывели древнюю комедию, полную
воспитующей смелости и прямотой речей дельно напоминающую о том, что
никому не пристало ослепление. Вот зачем Диоген это перенял. После была
некая средняя комедия и, наконец, новая; перенята ли она вообще зачем-нибудь
или потихоньку соскользнула к чрезмерному подражанию - поди узнай. Ведь
известно, что и эти кое-что дельно говорят, но общая-то задача таких
произведений и драматического искусства - какую цель перед собой имела?
7. Каким образом ясно является уму, что нет в жизни другого положения,
столь подходящего для философствования, как то, в котором ты оказался
ныне.
8. Ветка, отрубленная от соседней ветки, непременно уже отрублена и
от всего растения. Точно так человек, отщепленный от одного хотя бы
человека, отпал уже от всей общности. Да ветку-то хоть другой отрубает,
а человек сам отделяет себя от ближнего, если ненавидит и отвращается,
того не ведая, что заодно и от всей гражданственности себя отрезал.
И тут - дар Зевеса, зиждителя общности: дано нам вновь срастись с соседом
и вновь составить целое. Ну конечно, если то, что сопряжено с таким
разделением, будет случаться не раз, то, зайдя далеко, произведет малосоединимое
и маловосстановимое. Да и вообще не одинаковы ветка, изначально единорастущая
и не изменившая единодушию, и наново привитая после того, как была отрублена,
- что бы ни говорили садоводы. Единорастущий - и не единомысленный!
9. Те, кто становится тебе поперек, когда ты идешь вперед сообразно
прямому разуму. от здравого деяния тебя не отвратят и твоей к ним благожелательности
пусть не лишатся. Равно заботься о двояком: не о том только, чтобы суждения
и деяния твои были устойчивы, но также и о том, чтобы оставаться мягким
в отношении тех, кто собирался тебе помешать или как-нибудь еще досадить.
Потому что бессильно и это, на них досадовать, точно так же как отступиться
от своего дела или поддаться смятению. Ведь оставляют боевой строй оба
- и тот, кто дрогнул, и тот, кто отчуждается от своего единоплеменника
и друга по природе.
10. "Искусства выше всякое природное" - оттого искусства и
подражают природам. А если так, то уж совершеннейшая и самая многообъемлющая
из природ не уступит, думается, хотя бы и самой искусной изобретательности.
И как все искусства делают более низкое ради высшего, так же точно и
общая природа. Вот, вот где рождается справедливость, а из нее возникают
остальные доблести - ведь не уследить нам за справедливым, если станем
небезразличны к средним вещам или же будем легковерны, опрометчивы и
переменчивы.
11. Раз уж сами не приходят к тебе вещи, за которыми ты гонишься и от
которых - также в смятении - бежишь, а это ты некоторым образом сам
к ним приходишь, то пусть хоть суд-то твой о них успокоится - тогда
и они недвижны, и тебя нельзя будет увидеть ни гоняющимся, ни избегающим.
12. Сфера - самоточнейший образ души, когда она не тянется ни к чему
и не съеживается внутрь, не рвется сеять и не садится, а светится светом,
в котором зрит истину всего и ту, что в ней.
13. Кто-то станет презирать меня? Его забота. А моя забота, как бы не
случилось, что я сделал или сказал что-нибудь достойное презрения. Кто-то
возненавидит? Его забота. А я, благожелательный и преданный всякому,
готов и ему показать, в чем его недосмотр - без хулы, без намека на
то, что вот-де терплю, а искренно и просто, как славный Фокион, если,
конечно, не притворялся. Потому что надо, чтобы это внутри было и чтобы
боги видели человека-несетователя по душевному своему складу, такого,
который не кричит, как все ужасно. Потому что если сам делаешь сейчас
то, к чему расположена твоя природа, и приемлешь то, что сейчас угодно
всеобщей природе, какая беда тебе, человеку, поставленному, чтобы было
чрез кого произойти всеобщей пользе?
14. Презирают друг друга, угождают друг другу и, желая превосходить
друг друга, покорствуют друг другу.
15. Сколько испорченного и показного в том, кто говорит: "Знаешь,
я лучше буду с тобой попросту". Что ты, человек, делаешь? Незачем
наперед говорить - объявится тут же; должно, чтобы прямо на лице это
было написано, чтобы это было прямо в голосе, чтобы прямо исходило из
глаз - так любимый сразу все узнает во взгляде любящего. Вообще простой
и добротный должен быть вроде смердящего, так, чтобы стоящий рядом,
приблизившись к нему, хочет или не хочет, тут же это почувствовал. А
старательность - простоте нож. Ничего нет постыднее волчьей дружбы.
Этого избегай всего более. Добротный, простой, благожелательный по глазам
видны - не укроются.
16. А наилучшим образом жить - сила эта у нас в душе, если мы безразличны
к безразличному. А безразличен будет, кто всякую вещь рассмотрит раздельно
и в целом, памятуя при этом, что ни одна из них сама о себе признания
в нас не производит и не приходит к нам; нет, недвижны вещи, и это мы
порождаем суждение о них и как бы записываем их в себе, хотя можно и
не записывать или, если как-нибудь вкрадутся, тут же стереть - ненадолго
эта собранность, а там уж закончена будет жизнь. Что же непосильного,
чтобы все тут обстояло хорошо? Если сообразно природе, радуйся и пусть
тебе легко будет, а если против природы - поищи, что тогда сообразно
твоей природе, и к тому спеши, хотя бы и не было в том славы. Потому
что всякому простительно искать своего блага.
17. Откуда пришло что-либо, из каких состоит вещей и во что превращается,
и каково, превращаясь, станет, и как никакого не потерпит зла.
18. И во-первых: каково мое соотношение с ними и что мы рождены друг
для друга; что я и в другом смысле рожден, чтобы защищать их, как бык
или баран свое стадо. А отправляйся вот от чего: если не атомы, то управляющая
целым природа, а если так, то худшее ради лучшего, а в последнем одно
ради другого. Второе: каковы они за едой, на ложе и прочее; особенно
же, какова принудительность, заложенная в их основоположениях, да и
самое это в каком ослеплении делают! Третье: что если они делают это
правильно, то не надо негодовать. Если же неправильно, то, разумеется,
невольно и по неведению. Потому что всякая душа не по своей воле лишается
как истинного, так и того, чтобы ко всему относиться по достоинству.
Оттого-то им и тяжко слыть несправедливыми, черствыми, корыстными, вообще
погрешающими в отношении ближних. Четвертое, что и сам ты много погрешаешь,
что и сам такой же. А если кое от каких погрешений воздерживаешься,
то уж предрасположение, на них наводящее, у тебя есть; и разве что из
трусости или славы домогаясь, или ради чего-нибудь еще дурного, воздерживаешься
от подобных погрешений ты. Пятое: что и того, погрешают ли они, ты не
постиг, потому что многое делается по некоему раскладу. И вообще многое
надо узнать, прежде чем как-либо объявить, будто ты постиг чужое действие.
Шестое, когда сетуешь чрезмерно, а то и страдаешь: что вся-то жизнь
человека - такая малость; недолго еще, и все протянем ноги. Седьмое:
что не деяния их нам досаждают, потому что их деяния - в их ведущем,
а признания наши. Так что убери их, соизволь оставить суждение, как,
мол, это ужасно - и гнев прошел. Как убрать? Сообразив, что не постыдно.
Потому что если не одно только постыдное - зло, то ты обречен на множество
погрешений, на то, чтоб и разбойником стать и кем угодно. Восьмое: насколько
тяжелее то, что приносят гнев и печаль из-за чего-либо, чем само то,
из-за чего мы гневаемся и печалимся. Девятое: что благожелательность
непобедима, когда неподдельна, когда без улыбчивости и лицедейства.
Ну что самый злостный тебе сделает, если будешь неизменно благожелателен
к нему, и раз уж так случилось, станешь тихо увещать и переучивать его
мягко в то самое время, когда он собирается сделать тебе зло: Нет, милый,
не на то мы родились; мне-то вреда не будет, а тебе, милый, вред. И
показывать ловко в общем виде, что оно вот как обстоит, что и пчелы
так не делают и вообще все, кто по природе скопом живут. И чтоб ни насмешки
тайной не было, ни попрека, нет - приветливо и без ожесточенья в душе.
И не так, словно это в школе, не с тем, чтобы другой, став рядом, изумился,
а обращаться к нему - смотри - к одному, хоть бы и окружали вас какие-нибудь
еще люди. Эти девять главных положений помни, как если бы ты получил
их в дар от Муз. И начни наконец быть человеком, покуда жив. Надо равно
остерегаться гневаться на них или угождать им, потому что необщественно
и то, и другое, и вред приносит. И пусть в гневе будет под рукой, что
не в гневе мужественность и что быть тихим и нестроптивым - более человечно
и по-мужески; и что у такого сила, крепость и мужество, а не у того,
кто сетует и недоволен. Ибо сколько это ближе к нестрастию, столько
же к силе. И как печаль - у слабого, так и гнев, потому что оба поранены
и сдаются. А если угодно, возьми еще десятый дар - от Мусагета: не понимать,
что дурные должны погрешать, - это безумие, ибо такое невозможно. Ну
а допускать, чтобы они с другими были такие, требуя, чтобы нс погрешали
против тебя, - это не по-доброму и в духе тирана.
19. Постоянно остерегаться четырех разворотов ведущего и, как изловишь
себя, тут же стирать, приговаривая всякий раз так: это видение не из
необходимых; это нарушает общность; это не от себя ты собираешься говорить,
а нет ничего более нелепого, чем говорить не от себя. Ну а четвертое
- то, за что себя самого выбранишь так: это у тебя от поражения и покорности
божественнейшего твоего надела перед бесчестнейшим и смертным телесным
уделом с его тупыми наслажденьями.
20. Твое дыханье и все огненное, сколько туда подмешано, хоть и стремятся
по природе вверх, однако, подчиняясь построению целого, удерживаются
здесь, в соединении. Так и все земляное в тебе и влажное, хоть и стремятся
вниз, однако подняты и занимают то место, которое отвела им их природа.
Таким образом, и стихии слушаются целого, и куда их поставили, там они
вынуждены стоять, пока не будет дан знак оттуда, что пора им врассыпную.
Что ж, не страшно ли это, чтобы разумная твоя часть была единственным,
что не подчиняется, сетуя на свое место? А ведь ей-то насильно ничего
не приказывают - только то, что по ее природе. И она не выдерживает
и даже затевает мятеж, ибо движение к несправедливости, разнузданности,
гневу, печали, страхам - не что иное, как отступничество от природы.
И когда ведущее негодует хоть на что-нибудь из происходящего, и тогда
оно оставляет свое место, потому что ведущее устроено ради равенства
и богопочитания не меньше, чем ради справедливости. Ведь и они - виды
благообщности, и, пожалуй, старшие из правых деяний.
21. У кого нет в жизни всегда одной и той же цели, тот и сам не может
во всю жизнь быть одним и тем же. Сказанного не достаточно, если не
добавишь и то, какова должна быть эта цель. Ибо как сходно признание
не всего того, что там представляется благами большинству, а только
вот таких, именно общих, благ, так и цель надо поставить себе именно
общественную и гражданскую. Потому что, кто направит все свои устремления
к ней, у того и все его деяния станут сходны, и оттого сам он всегда
будет тот же.
22. Мышь с гор и домовая, и как первая убегает в страхе.
23. Сократ и основоположения толпы называл чудищами, детскими ужасами.
24. Лакедемоняне чужестранцам, пришедшим на торжество, ставили сиденья
в тени, а сами садились как придется.
25. Сократ так сказал Пердикке, почему не идет к нему: чтобы не погибнуть
наихудшей погибелью, а именно быть благодетельствованным без возможности
благодетельствовать в ответ.
26. В Эфесских записях содержалось наставление непременно хранить память
об одном из древних, державшихся добродетели.
27. У Пифагорейцев - на рассвете глядеть на небо, чтобы напомнить себе
о тех, кто всегда делает все то же свое дело все тем же образом, а еще
о порядке, о чистоте, о наготе. Звезды не прикрываются.
28. Как Сократ подвязал овчинку, когда жена его Ксантиппа ушла, захватив
его накидку. И что Сократ сказал друзьям, смутившимся и отпрянувшим
от него, когда они увидели его в таком одеянии.
29. В письме и чтении не станешь властвовать прежде, чем побудешь подвластным.
В жизни тем более так.
30. Рабом родился, вот и бессловесен ты.
31. Во мне же смеялось Милое сердце.
32. Тяжкие бросят слова, разя самое добродетель.
33. Безумен, кто ищет смокву зимой. Кто ищет свое дитя, когда больше
не дано, таков же.
34. Ребенка ли своего ласкаешь, надо, говорил Эпиктет, произносить про
себя: Умрет, может быть, завтра. - Так ведь дурной знак! А он: Ничуть
не дурной, раз обозначает одно из дел природы. Или когда злак пожинают,
тоже знак дурной?
35. Виноградная завязь, гроздь, изюмины - все превращения, и не в небытие,
а в не-ныне-бытие.
36. Вольную волю не приневолит никто. Так Эпиктет.
37. Он говорил, что нашел искусство соглашаться и применительно к устремлениям
сберегать осмотрительность, чтобы небезоговорочно, чтобы общественно,
чтобы по достоинству; от желаний совсем воздерживаться, а к уклонению
не прибегать ни в чем из того, что не от нас зависит.
38. Так ведь не за что-то там боремся - говаривал он - а за то, сходить
с ума или нет.
39. Сократ говорил: Хотите ли, чтобы в вас была душа разумных или неразумных?
- Разумных. А каких разумных, здоровых или негодных? - Здоровых. Что
же вы этого не ищете? - Обладаем. - Откуда же тогда ваш раздор и небезразличие?
|
