|
|
Сочинения
НИКОМАХОВА
ЭТИКА
(книги
восьмая и девятая)
1(1).
Вслед за этим, видимо, идет разбор дружественности (philia), ведь это
разновидность добродетели, или, [во всяком случае, нечто] причастное
добродетели (met aretes), а кроме того, это самое необходимое для жизни.
Действительно, никто не выберет жизнь без друзей (philoi), даже в обмен
на все прочие блага. В самом деле, даже у богачей и у тех, кто имеет
должности начальников и власть государя, чрезвычайно велика потребность
в друзьях. Какая же польза от такого благосостояния (eyeteria), если
отнята возможность благодетельствовать (eyergesia), а благодеяние оказывают
преимущественно друзьям, и это особенно похвально? А как сберечь и сохранять
[свое благосостояние] без друзей, ибо, чем оно больше, тем и ненадежней?
Да и в бедности и в прочих несчастьях только друзья кажутся прибежищем.
Друзья нужны молодым, чтобы избегать ошибок, и старикам, чтобы ухаживали
за ними и при недостатках от немощи помогали им поступать [хорошо];
а в расцвете лет они нужны для прекрасных поступков "двум совокупно
идущим" [2], ибо вместе люди способнее и к пониманию и к действию.
Пo-видимому, в родителе дружественность к порожденному заложена от природы,
так же как в порожденном -- к родителю, причем не только у людей, но
и у птиц, и у большинства животных, и у существ одного происхождения
-- друг к другу, а особенно у людей, недаром мы хвалим человеколюбивых
(philanthropoi). Как близок и дружествен (hos oikeiou kai philon) человеку
всякий человек, можно увидеть во время скитаний[3]. Дружественность,
по-видимому, скрепляет и государства[4], и законодатели усердней заботятся
о дружественности, чем о правосудности, ибо единомыслие -- это, кажется,
нечто подобное дружественности, к единомыслию же и стремятся больше
всего законодатели и от разногласий (stasis), как от вражды, охраняют
[государство]. И когда [граждане] дружественны, они не нуждаются в правосудности,
в то" время как, будучи правосудными, они все же нуждаются еще
и в дружественности; из правосудных же [отношений] наиболее правосудное
считается дружеским (philikon). [Дружба -- это] не только нечто необходимое,
но и нечто нравственно прекрасное, мы ведь воздаем хвалу дружелюбным,
а иметь много друзей почитается чем-то прекрасным. К тому же [некоторые]
считают, что добродетельные мужи и дружественные -- это одно и то же
[5].
2.
О дружбе немало бывает споров . Одни полагают ее каким-то сходством
и похожих людей -- друзьями, и отсюда поговорки: "Рыбак рыбака..."
и "Ворон к ворону..." и тому подобные. Другие утверждают противоположное:
"Все гончары" -- [соперники друг lругу][6] Для этого же самого
подыскивают [объяснения] более высокого порядка и более естественнонаучные,
так Еврипид говорит: "Земля иссохшая вожделеет к дождю, и величественное
небо, полное дождя, вожделеет пасть па землю"; и Гераклит: "Супротивное
сходится", и "Из различий прекраснейшая гармония", и
"Все рождается от раздора"; этому [мнению] среди прочих противостоит
и Эмпедоклово, а именно: "Подобное стремится к подобному"[7].
Итак, мы оставим в стороне те затруднительные вопросы, которые относятся
к природоведению (это ведь не подходит для настоящего исследования),
а все то, что касается человека и затрагивает нравы и страсти, это мы
внимательно исследуем, например: у всех ли бывает дружба, или испорченным
невозможно быть друзьями, а также один ли существует вид дружбы или
больше. Те, кто думают, что один, по той причине, что дружба допускает
большую и меньшую степень, уверились в этом без достаточного основания,
ибо большую и меньшую степень имеет и различное по виду. Об этом и прежде
было сказано[8].
(II).
Когда мы будем знать, что вызывает дружескую приязнь (phileton), вероятно,
прояснятся и эти [вопросы]. Ведь считается, что не все вызывает дружбу
(phileisthai), но только ее собственный предмет (to phileton), а это
благо, или то, что доставляет удовольствие, или полезное (agathon e
hedy e khresimon). Правда, может показаться, что полезно то, благодаря
чему возникает известное благо или удовольствие, так что предметами
дружеской приязни окажутся лишь благо вообще (tagathon) и удовольствие
-- в качестве целей. А в таком случае, к чему питают дружбу (philoysi):
к благу вообще или к благу для самих себя (to haytois agathon)? Ведь
иногда эти вещи не согласуются. Соответственно и с удовольствием. Принято
считать, что всякий питает дружбу к благу для самого себя, и, хотя благо
есть предмет дружеской приязни в безотносительном смысле, для каждого
[благом является] благо для него, а дружбу каждый питает не к сущему
для него благом, но к кажущемуся. Разницы тут никакой нет: предметом
дружеской приязни будет то, что кажется [приятным] [8]. Есть три [основания],
по которым питают дружескую приязнь, но о дружеском чувстве (philesis)
к неодушевленным предметам не говорят как о "дружбе", потому
что здесь невозможно ни ответное дружеское чувство, ни желание блага
для другого (наверное, смешно желать блага вину, но если и [говорить
о таком пожелании], то это желание быть ему в сохранности, чтобы иметь
его самому); между тем говорят: другу надо желать благ вообще ради него
самого. Желающих вообще благ именно таким образом называют расположенными
(eynoi), если то же самое желание не возникает и у другой стороны, потому
что при взаимном расположении (eynoia) возникает дружба. Может быть,
уточнить: "при не тайном [расположении]"? Многие ведь бывают
расположены к тем, кого не видели, полагая, что те добрые люди или полезные
[для других]; и то же самое может испытать один из таких людей к данному
человеку. Тогда эти люди кажутся расположенными друг к другу, но как
назвать их друзьями, если для них тайна, как к ним самим относятся?
Следовательно, [чтобы быть друзьями], нужно иметь расположение друг
к другу и желать друг другу благ вообще, причем так, чтобы это не оставалось
в тайне, и по какому-то одному из названных выше [оснований].
3(111).
Эти [основания для возникновения дружбы] отличны друг от друга по роду,
а значит, отличаются и дружеские чувства и сами дружбы. Существуют,
стало быть, три вида дружбы -- по числу предметов дружеской приязни;
в каждом случае имеется ответное дружеское чувство (antiphilesis), ne
тайное; а люди, питающие друг к другу дружбу, желают друг другу благ
вообще постольку, поскольку питают дружбу. Поэтому, кто питают друг
к другу дружбу за полезность, питают ее не к самим по себе друзьям,
а постольку, поскольку получают друг от друга известное благо. Так и
те, кто питают дружбу за удовольствие; например, они восхищаются остроумными
не как таковыми, а потому, что они доставляют друзьям удовольствие.
Итак, кто питает дружбу за полезность, те любят за блага для них самих,
и кто за удовольствие -- за удовольствие, доставляемое им самим, и не
за то, что собой представляет человек, к которому питают дружбу, а за
то, что он полезный или доставляет удовольствие. Таким образом, это
дружба постольку поскольку, ибо не тем, что он именно таков, каков есть,
вызывает дружбу к себе тот, к кому ее питают, по в одном случае тем,
что он доставляет какое-нибудь благо, и в другом -- из-за удовольствия.
Конечно, такие дружбы легко расторгаются, так как стороны не постоянны
[в расположении друг к другу]. Действительно, когда они больше не находят
друг в друге ни удовольствия, ни пользы, они перестают и питать дружбу.
Между том полезность не является постоянной, но всякий раз состоит в
другом. Таким образом, по уничтожении былой основы дружбы расторгается
и дружба как существующая с оглядкой на [удовольствие и пользу]. Считается,
что такая дружба бывает в основном между стариками (люди такого возраста
ищут, конечно, не удовольствий, а помощи); а среди людей во цвете лет
и среди молодежи -- у тех, кто ищет выгоды. Такие друзья, кстати сказать,
вовсе не обязательно ведут жизнь сообща, ведь иногда они даже доставляют
друг другу неудовольствие, и, разумеется, они не нуждаются в соответствующем
общении, кроме тех случаев, когда оказывают поддержку, ведь эти друзья
доставляют удовольствие [ровно] настолько, сколько имеют надежд на [получение]
блага [друг от друга]* К этим дружбам относят и [отношения] гостеприимства.
А между юношами дружба, как принято считать, существует ради удовольствия,
ибо юноши живут, повинуясь страсти (kata pathos), и прежде всего ищут
удовольствий для себя и в настоящий миг. С изменением возраста и удовольствия
делаются иными. Вот почему юноши вдруг и становятся друзьями, и перестают
ими быть, ведь дружбы изменяются вместе с тем, что доставляет удовольствие,
а у такого удовольствия перемена не заставит себя ждать, Кроме того,
юноши влюбчивы (erotikoi), а ведь любовная дружба в основном подвластна
страсти и [движима] удовольствием. Недаром [юноши легко начинают] питать
дружбу и скоро прекращают, переменяясь часто за один день. Но они желают
проводить дни вместе и жить сообща, ибо так они получают то, что для
них и соответствует дружбе.
4.
Совершенная же дружба бывает между людьми добродетельными и по добродетели
друг другу подобными, ибо они одинаково желают друг для друга собственно
блага постольку, поскольку добродетельны, а добродетельны они сами по
себе ". А те, кто желают друзьям блага ради них, друзья по преимуществу.
Действительно, они относятся так друг к другу благодаря самим себе[12]
и не в силу посторонних обстоятельств, потому и дружба их остается постоянной,
покуда они добродетельны, добродетель же -- это нечто постоянное. И
каждый из друзей добродетелен как безотносительно, так и в отношении
к своему другу, ибо добродетельные как безотносительно добродетельны,
так и. друг для друга помощники. В соответствии с этим они доставляют
удовольствие, ибо добродетельные доставляют его и безотносительно, и
друг другу, ведь каждому в удовольствие поступки, внутренне ему присущие
(oikeiai) и подобные этим, а у добродетельных и поступки одинаковые
или похожие. Вполне попятно, что такая дружба постоянна, ведь в ней
все, что должно быть у друзей, соединяется вместе. Действительно, всякая
дружба существует или ради блага, или ради удовольствия, [причем и то
и другое] -- или в безотносительном смысле, или для того, кто питает
дружбу, т. е. благодаря известному сходству[13]. А в совершенной дружбе
имеется все, о чем было сказано, благодаря самим по себе [друзьям];
в ней ведь друзья подобны друг другу и остальное -- благо и удовольствие
в безотносительном смысле -- присутствует в ней[14]. Это главным образом
и вызывает дружбу: так что "дружат" прежде всего такие люди,
и дружба у них наилучшая. Похоже, что такие дружбы редки, потому что
и людей таких немного. А кроме того, нужны еще время и близкое знакомство
(synetheia), ибо, как говорит пословица, нельзя узнать друг друга, прежде
чем съешь вместе [с другом] тот знаменитый "[пуд] соли"[15],
и потому людям не признать друг друга и не быть друзьями, прежде чем
каждый предстанет перед другим как достойный дружбы и доверия. А те,
кто в отношениях между собою вдруг начинают вести себя дружески (ta
philika poioyntes), желают быть друзьями, но не являются ими, разве
что они [взаимно] достойны дружеской приязни и знают об этом; действительно,
хотя желание дружбы возникает быстро, дружба -- нет.
5 (IV).
Итак, эта дружба совершенная как с точки зрения продолжительности, так
и с остальных точек зрения. И во всех отношениях каждый получает от
другого [нечто] тождественное или сходное, как то и должно быть между
друзьями. Дружба ради удовольствия имеет сходство с этой дружбой, ведь
и добродетельные доставляют друг другу удовольствие. Так обстоит дело
и с дружбой ради пользы, ибо добродетельные тоже полезны друг для друга.
И даже между такими [друзьями ради пользы или удовольствия] дружеские
привязанности (philiai) особенно постоянны, когда они получают друг
от друга одинаковое, например удовольствие, и не просто [удовольствие],
а еще и от того же самого так, как бывает у остроумных, а не как у влюбленного
и возлюбленного. Действительно, эти последние получают удовольствие
не от одного и того же, но один, видя другого, а другой от ухаживаний
влюбленного. Когда же подходит к концу пора. [юности], иногда к концу
подходит и [такая] дружба: ведь первый не получает удовольствия от созерцания
второго, а второй не получает ухаживаний от первого. Многие, однако,
постоянны в дружбе, если благодаря близкому знакомству, как люди сходных
нравов, они полюбили нравы [друг друга] [16]. Те, кто в любовных делах
обмениваются не удовольствием, а пользой, и худшие друзья, и менее постоянные,
а те, кто друзьями бывают из соображений пользы, расторгают [дружбу]
одновременно с [упразднением] надобности, ибо они были друзьями не друг
другу, а выгоде. Поэтому друзьями из соображений удовольствия и из соображений
пользы могут быть и дурные [люди], н добрые [могут быть друзьями] дурным,
и человек, который ни то ни се, -- другом кому угодно; ясно, однако,
что только добродетельные [бывают друзьями] друг ради друга, ведь порочные
люди не наслаждаются друг другом, если им нет друг от друга какой-нибудь
выгоды. И только против дружбы добродетельных бессильна клевета, потому
что нелегко поверить кому бы то ни было [в дурное] о человеке, о котором
за долгое время сам составил мнение: между ними доверие и невозможность
обидеть (adikein) и все прочее, что только требуется в дружбе в истинном
смысле слова. А при других [отношениях] легко может возникнуть всякое.
Итак, поскольку друзьями называют и тех, кто дружит из соображений пользы,
как, например, государства (ибо принято считать, что военные союзы возникают
между государствами по надобности), и тех, кто любит друг друга за удовольствие,
как, например, дети, то, видно, и нам следует называть таких людей друзьями,
учитывая, что видов дружбы несколько[17]. Но прежде всего и в собственном
смысле слова (protos men kai kyrios) дружбою является дружба добродетельных
постольку, поскольку они добродетельны, а остальные следует называть
дружбами по сходству с этой, так что другие -- друзья в той мере, в
какой неким благом является и то, что подобно [истинному благу] в [истинной]
дружбе, ведь и удовольствие -- благо для тех, кто любит удовольствие.
Эти [виды] дружбы не обязательно предполагают друг друга, да и не одни
и те же люди становятся друзьями ради пользы и друзьями ради удовольствия,
ибо второстепенные свойства не обязательно сочетаются между собою[18]
6.
Коль скоро дружба поделена на эти виды, дурные люди будут друзьями из
соображений удовольствия или пользы, ибо в отношении к этим вещам они
похожи, а добродетельные будут друзьями один ради другого, ибо [они
дружат] как добродетельные [сами по себе]. Следовательно, они "друзья"
в безотносительном смысле, а те другие в силу второстепенных обстоятельств
и по сходству с первыми.
(V).
Так же как в случае с добродетелями одни определяются как добродетельные
по складу, а другие -- по деятельным проявлениям, так и [в случае] с
дружбой [19]. Действительно, одни друзья, живя сообща, наслаждаются
друг другом и приносят друг другу собственно блага; другие, когда спят
или отделены пространством, хотя и не проявляют [дружбы] в действии
(oyk energoysi), но по своему складу [и состоянию] таковы, что способны
проявлять себя дружески (energein philikos), ибо расстояния расторгают
не вообще дружбу, а ее деятельное проявление. Однако если отсутствие
друга продолжительно, оно, кажется, заставляет забыть даже дружбу; потому
и говорится: Многие дружбы расторгла нехватка беседы[20]. По-видимому,
ни старики, ни скучные люди не годятся для дружбы, ибо с ними возможны
лишь скудные удовольствия, а ведь никто не способен проводить дни с
тем, кто не доставляет удовольствия; действительно, природа, очевидно,
прежде всего избегает того, что доставляет страдание, стремится же к
тому, что доставляет удовольствие[21]. Те, кто признают друг друга,
но не живут сообща, скорее, походят на расположенных, чем на друзей.
В самом деле, ничто так не свойственно друзьям, как проводить жизнь
сообща (к поддержке-то стремятся и нуждающиеся, однако даже блаженные
стремятся проводить свои дни вместе [с кем-то], ибо они менее всего
должны быть одинокими). Но проводить время друг с другом невозможно,
если не доставлять друг другу удовольствия и не получать наслаждение
.от одинаковых вещей; именно эти [условия] и присутствуют, как кажется,
в товарищеской дружбе[22].
7.
Стало быть, как уже было сказано многократно, дружба -- это прежде всего
дружба добродетельных, потому что предметом дружеской приязни и предпочтения
(phileton kai haireton) считается безотносительное благо или удовольствие
и соответственно для каждого [благо и удовольствие] для него самого,
между тем для добродетельного добродетельный [человек -- предмет и дружбы,
и предпочтения] как на одном, так и на другом основании: [как безотносительно,
так и для него]. Дружеское чувство походит на страсть, а дружественность
-- на определенный склад, ибо дружеское чувство с таким же успехом может
быть обращено на неодушевленные предметы, но взаимно дружбу питают при
сознательном выборе, а сознательный выбор обусловлен [душевным] складом.
Кроме того, добродетельные желают собственно блага тем, к кому питают
дружбу, ради самих этих людей, причем не по страсти, но по складу [души].
И, питая дружбу к другу, питают ее к благу для самих себя, ибо, если
добродетельный становится другом, он становится благом для того, кому
друг. Поэтому и тот и другой питают дружбу к благу для самого себя и
воздают друг другу равное в пожеланиях .и в удовольствиях, ибо, как
говорится, "дружность (philotes) -- это уравненность" (isotes)
[23]; а это дано в первую очередь дружбе добродетельных.
(VI).
Между людьми скучными и старыми тем менее бывает дружественность, чем
более они вздорны и чем менее они наслаждаются взаимным общением, а
ведь именно [наслаждение общением], кажется, главный признак дружбы
(malista phi- lika) и создает ее в первую очередь. Недаром юноши быстро
становятся друзьями, а старики -- нет: не становятся друзьями тем, от
кого -не получают наслаждения. То же самое справедливо и для скучных.
Однако такие люди могут испытывать друг к другу расположение, ибо желают
друг другу собственно блага и в нужде идут друг другу навстречу, но
едва ли они друзья, потому что не проводят дни совместно и не получают
друг от Друга наслаждения. А именно это считается главными признаками
дружбы. Быть другом для многих при совершенной дружбе невозможно, так
же как быть влюбленным во многих одновременно, ([влюбленность] похожа
на чрезмерную [дружбу] и является чем-то таким, что по [своей] природе
обращено на одного). Многим одновременно трудно быть подходящими для
одного и того же человека, и, вероятно, [трудно, чтобы многие] были
добродетельными. Нужно ведь приобрести опыт и сблизиться, что трудно
в высшей степени, [если. друзей много]. А нравиться многим, принося
им пользу или удовольствие, можно, ибо таких -- [ищущих выгод и удовольствий]
-- много, а оказывание услуг не [требует] долгого срока. Из этих [видов]
дружбы больше походит на [собственно] дружбу та, что ради удовольствия,
когда обо [стороны] получают одно и то же и получают наслаждение друг
от друга или от одинаковых вещей; таковы дружбы юношей: здесь широта
(to eleytherion) присутствует в большей степени. А дружба ради пользы
[свойственнее] торговцам. Даже блаженные, не нуждаясь ни в чем полезном,
нуждаются в удовольствиях; поэтому они желают проводить жизнь с кем-то
сообща, а что до страдания, то небольшой срок они его терпят, но никому
не выдержать причиняющее страдание непрерывно, будь это само благо[24],
-- вот почему блаженные ищут друзей, доставляющих удовольствие. Вероятно,
нужно, чтобы эти друзья были также и добродетельными, причем для самих
блаженных. Дело в том, что только в этом случае у них будет все, что
должно быть между друзьями. Люди, наделенные могуществом, используют
друзей, как мы это видим, с разбором: одни друзья приносят им пользу,
а другие доставляют удовольствие, по едва ли одни и те же -- и то и
другое, ибо могущественных не заботит, чтобы доставляющие удовольствие
были наделены добродетелью, а полезные были бы [полезны] для прекрасных
[деяний]; напротив, стремясь к удовольствиям, они [ищут] остроумных,
а для выполнения приказаний -- изобретательных, по одни и те же люди
редко бывают и теми и другими [одновременно]. Сказано уже, что и удовольствие,
и пользу вместе доставляет добропорядочный человек, во такой человек
не делается другом превосходящему его [по положению], если только последний
не превосходит его также добродетелью; в противном случае он не будет
в положении равенства, т. е. как превзойденный пропорционально [заслугам
превосходящего]. Но такие [властители], что обладают превосходством
еще и в добродетели, обычно бывают редки[25].
8.
Описанные выше [разновидности] дружбы [основаны] на уравненности. Действительно,
обе стороны или получают и желают друг для друга одного и того же, или
обмениваются разным, допустим удовольствием и помощью; сказано уже,
что эти виды дружбы хуже и менее постоянны. Как кажется, [эти разновидности]
и являются, и не являются дружбами в силу соответственно (и) сходства
и несходства с одним и тем же; действительно, по сходству с дружбой
до добродетели они являются дружбами (ведь в одной разновидности] заключено
удовольствие, в другой -- польза, а в той [дружбе по добродетели] присутствует
и то и другое), но поскольку [дружба по добродетели] неподвластна клевете
и постоянна, а эти [виды дружбы] скоропреходящи, да и во многом другом
от нее отличны, то из-за несходства [с дружбой по добродетели] кажется,
что это -- не дружбы.
(VII).
Есть и другой род дружбы, основанный на превосходстве [одной стороны],
как, скажем, [дружеские отношения] отца к сыну и вообще старшего к младшему,
мужа к жене и всякого начальника к подчиненному. Эти [отношения] тоже
отличаются друг от друга, ибо неодинаково [чувство] родителей к детям
и начальников к подчиненным, так же как [различно отношение] отца к
сыну и сына к отцу или мужа к жене и жены к мужу. И добродетель, и назначение
каждого из них различны, различно и то, из-за чего питают дружбу. А
это значит, что различаются и чувства дружбы, и [сами] дружбы, ведь,
разумеется, ни один из них не получает от другого того же, [что дает
сам], и не следует искать этого [в таких отношениях]; когда же дети
уделяют родителям, что должно уделять породившим их, а родители (сыновьям)
-- что должно детям, то дружба между ними будет постоянной и доброй.
Во всех этих дружбах, основанных на превосходстве, дружеское чувство
должно быть пропорционально, а именно: к лучшему больше питают дружбу,
чем он [к другим], и к тому, кто больше оказывает подашь, тоже и соответственно
ко всякому другому из лучших, ибо, когда дружеское чувство соответствует
достоинству, тогда получается в каком-то смысле уравненность, что а
считается присущим дружбе.
9.
[Справедливое] равенство (to ison), по-видимому, имеет не один и тот
же смысл в том, что касается правосудия (ta dikaia) и в дружбе: для
правосудия равенство -- это прежде всего [справедливость], учитывающая
достоинство (kaf axian), а уже во вторую очередь учитывается количество
(kata poson), в дружбе же, наоборот, в первую очередь -- [равенство]
по количеству, а во вторую -- по достоинству. Это делается ясным, когда
люди значительно отстоят [друг от друга] по добродетели, порочности,
достатку или чему-то еще. Ведь [тогда] они уже не друзья; напротив,
они не считают [себя или другого] достойными дружбы. Особенно очевидно
это [на примере] с богами, ибо у них наибольшее превосходство с точки
зрения всех благ. Ясно это и на [примере] царей, потому что стоящие
много ниже[26] не считают себя достойными быть им друзьями, а люди,
ничего не значащие, [не считают себя достойными дружбы] с наилучшими
или мудрейшими. Конечно, в таких вещах невозможно определить точную
границу, до которой друзья [остаются друзьями]; ведь, с одной стороны,
[даже] если отнять многое, [дружба может] все еще оставаться [дружбой],
но при слишком большом отстояиии одного от другого, например человека
от божества, дружба уже невозможна. Отсюда в возникает еще один сложный
вопрос: действительно ли друзья желают друзьям величайших благ, например
быть богами; ведь тогда они не будут для них ни друзьями, ни, стало
быть, благами, а друзья -- это блага [?] Однако если удачно было сказано,
что друг желает для друга собственно блага ради него самого, то, вероятно,
последний должен оставаться именно таким, каков он есть, ибо ему будут
желать величайших благ как человеку. Но, может быть, не всех [благ],
ибо каждый желает собственно блага прежде всего себе.[27]
(VIII).
Принято считать, что из честолюбия большинство скорее желает, чтобы
к ним выказывали дружбу, чем самим ее выказывать, и потому большинство
-- друзья подхалимов, так как подхалим -- это друг, над которым обладают
превосходством, или человек, который прикидывается, что он таков и что
он питает дружбу больше, чем питают к нему. Считается между тем, что
принимать дружбу (to phileisthai), -- это почти то же самое, что принимать
почести (to timasthai), а к этому большинство людей, конечно, стремится.
Однако большинство, похоже, предпочитает почет не ради него самого,
а за то, что с ним связано[28]. Действительно, большинство наслаждается
почетом у могущественных из-за надежд (т. е. они думают получить то,
что им понадобится, так что наслаждаются почетом как знаком, предвещающим
благодеяния (eypathcia)). Те же, кто стремится к почету у добрых и знающих,
имеют целью укрепиться в собственном о себе мнении, а значит, и наслаждение
они получают, доверяя суду тех, кто говорит, что они добродетельны.
Но когда к человеку питают дружбу, это доставляет ему наслаждение само
по себе, и потому, вероятно, считается, что принимать такое [отношение
к себе] лучше, чем принимать почести, и дружба сама по себе достойна
избрания. С другой стороны, кажется, что дружба состоит, скорее, в том,
чтобы чувствовать ее самому (to philein), а не в том, чтобы ее чувствовали
к тебе (to phileisthai). Это подтверждается тем, что для матерей чувствовать
дружбу [к детям] -- наслаждение. В самом деле, некоторые отдают собственных
[детей] на воспитание и чувствуют к ним дружбу, зная, [что это их дети],
по не ищут ответной дружбы (когда [еще] невозможна взаимность), и похоже,
им довольно видеть, что [с детьми] все хорошо, и они испытывают дружескую
приязнь, даже если по неведению [дети] не уделяют матери ничего из того,
что ей подобает.
10.
Итак, поскольку дружба состоит, скорее, в том, чтобы питать дружеские
чувства, а тех, кто любит друзей, хвалят, то, похоже, добродетель друзей
в том, чтобы питать дружбу; значит, кто питает дружбу в соответствии
с достоинством, те друзья постоянные и дружба [их постоянна]. Друзьями
в этом смысле бывают в первую очередь неровни (anisoi), их ведь можно
уравнивать, а уравненность и сходство -- это и есть дружность, и особенно
[если] сходство по добродетели. Ведь будучи постоянны сами по себе,
добродетельные постоянны и ^в отношении к другим; и они не нуждаются
в дурном и не делают дурного в услугу, напротив, они, так сказать, препятствуют
дурному, ибо таково свойство добродетельных -- самим не совершать проступков
и не позволять друзьям. А у испорченных нет ничего прочного, ведь они
не остаются подобными самим себе; однако, получая наслаждение от испорченности
друг друга, и они ненадолго становятся друзьями. Что же касается друзей,
приносящих пользу и доставляющих удовольствие, то они дольше остаются
друзьями, а именно, покуда оказывают друг другу помощь и доставляют
удовольствия. Дружба ради пользы возникает прежде всего, видимо, из
противоположностей, например у бедного с богатым, у неуча с ученым,
ибо, имея в чем-то нужду, человек тянется к этому, а взамен дарит другое.
Сюда можно, пожалуй, с натяжкой отнести влюбленного с возлюбленным и
красавца с уродом. И влюбленные недаром иногда кажутся смешными, требуя
такой же дружбы, какую сами питают к другому. Конечно, если они равно
способны вызывать дружескую приязнь (homoios philetoi), им, вероятно,
следует этого требовать, но, если ничего подобного они не вызывают,
это смехотворно. А возможно, противоположное тянется к противоположному
не самому по себе, но опосредованно, так как [в действительности] стремятся
к середине. [Середина] -- это ведь благо; например, для сухого [благо]
не стать влажным, а достичь середины, и для горячего тоже, и соответственно
для остального. Оставим, однако, это в стороне, ибо [для настоящего
исследования] это довольно-таки посторонние [вопросы].[29]
11 (IX).
Очевидно, как было сказано и в начале, дружба относится к тем же вещам
и бывает между теми же людьми, что и право[судие], ибо своего рода правосудие]
и дружба имеют место при всех вообще общественных взаимоотношениях,
[т. е. в сообществах] [30]. Во всяком случае, к спутникам в плавании
и к соратникам по войску обращаются как к друзьям, равно как и при других
видах взаимоотношений, ибо, насколько люди объединены взаимоотношениями
[в сообществе], настолько и дружбой, потому что и правом тоже [настолько].
Да и пословица "У друзей [все] общее"[31] правильна, ибо дружба
[предполагает отношения] общности. У братьев и товарищей общим может
быть все, а у других -- [только вполне] определенные вещи -- у одних
больше, у других меньше, ибо и дружбы бывают и более и менее тесными.
Различны и [виды] права, потому что неодинаковые права у родителей по
отношению к детям и в отношениях братьев друг к другу, а также права
товарищей и сограждан; это справедливо и для других [видов] дружбы.
Различными будут и неправосудные вещи в каждом из названных случаев,
и [неправосудность] тем больше, чем ближе друзья; так, лишить имущества
друга ужаснее, чем согражданина, а брату не оказать помощи ужаснее,
чем чужому, избить же отца ужаснее, чем любого другого. Праву также
свойственно возрастать по мере [роста] дружбы, коль скоро [дружба и
право] относятся к одним и тем же людям и распространяются на равные
[области]. Между тем все сообщества -- это как бы члены (morioi) государственного
сообщества: они промышляют что-то нужное, добывая что-нибудь из необходимого
для жизни. А ведь государственные взаимоотношения с самого начала сложились,
очевидно, ради [взаимной] пользы и постоянно ей служат; и законодатели
стараются достичь ее и утверждают: что всем на пользу, то и есть право.
А это значит, что другие взаимоотношения, [в сообществах], преследуют
цель частной полезности; так, моряки имеют целью [пользу] в смысле зарабатывания
денег за плавание и что-нибудь такое; соратники на войне стремятся к
[пользе] с точки зрения войны: в одних случаях -- [захватить] имущество,
в других -- [завоевать] победу, в третьих -- [взять] город; соответственно
обстоит дело и у членов филы или дема[32]. (А иные [сообщества], видимо,
возникают ради удовольствия, например тиасы и [сообщества] эранистов;
их цель -- жертвенные пиры и пребывание вместе[33]) (все эти [сообщества],
по-видимому, подчиняются государственному, ибо государственные взаимоотношения
ставят себе целью но сиюминутную пользу, а пользу для всей жизни в целом),
они совершают торжественные жертвоприношения и собираются для этого
вместе, оказывая почести богам и предоставляя самим себе отдых, сопровождаемый
удовольствием. Как можно заметить, древние торжественные жертвоприношения
и собрания бывали после сбора плодов, словно первины в честь богов;
действительно, именно в эту пору имели больше всего досуга. Итак, все
взаимоотношения оказываются частями (morioi) взаимоотношений в государстве,
[т. е. частями государственного сообщества]. А этим частям so соответствуют
[разновидности] дружбы.
12 (X).
Существуют три вида (eide) государственного устройства в равное число
извращений (parekbaseis) [34], представляющих собою как бы растление
(phtho- rai) первых. Эти виды государственного устройства -- царская
власть, аристократия и третий, основанный на разрядах (аро timematon);
именно этому виду, кажется, подходит название "тимократия",
однанако большинство привыкло называть его [просто] "государственное
устройство" (politeia) [35]. Лучшее из них -- царская власть, худшее
-- тимократия. Извращение царской власти -- тиранния: будучи обе единоначалиями
(monarkhiai), они весьма различны, так как тиранн имеет в виду свою
собственную .пользу, а царь -- пользу подданных[36]. Ведь не царь тот,
кто не самодостаточен и не обладает превосходством с точки зрения, всех
благ; а будучи таким, он ни в чем но нуждается и, стало быть, будет
ставить себе целью поддержку и помощь не для себя самого, а для подданных,
потому что в противном случае он был бы своего рода "царем по жребию"[37].
Тиранния в этом отношении противоположна царской власти, так как тиранн
преследует собственное благо. И по тираннии заметней, что это самое
худое [среди извращений], так как самое плохое противоположно самому
лучшему. Царская власть переходит в тираннию, ибо тиранния -- это дурное
качество единоначалия, и плохой царь становится тиранном. Аристократия
[переходит] в олигархию из-за порочности начальников (arkhai), которые
делят [все] в государстве вопреки достоинству, причем все или большую
часть благ [берут] себе, а должности начальников всегда [распределяют]
между одними и теми же людьми, выше всего ставя богатство. Поэтому начальники
малочисленные и плохие (inokhtheroi), вместо того чтобы быть самыми
порядочными (epieikestatoi). Тимократия [переходит] в демократию, ибо
эти виды государственного устройства имеют общую грань: тимократия тоже
желает быть [властью] большого числа людей, и при ней все относящиеся
к одному разряду равны. Демократия -- наименее плохое [среди извращений],
ибо она незначительно извращает идею (eidos) государственного устройства.[38]
Стало быть, в основном так происходят перемены в государственных устройствах,
потому что такие переходы кратчайшие и самые простые. Подобия и как
бы образцы данных [государственных устройств] можно усмотреть также
в семьях, ибо отношение (koinonia) отца к сыновьям имеет облик (skhema)
царской власти: отец ведь заботится о детях. Недаром и Гомер зовет Зевса
отцом; действительно, царская власть желает быть властью отеческой (patriarkhe).
А у персов [власть] отца тиранническая, потому что они обращаются с
сыновьями как с раба- , ми; тираннической является и [власть] господина
над рабами, ибо при этой власти делается то, что нужно господину. Но
данное отношение представляется правильным, а [тиранния отцов] у персов
-- ошибочной, ибо различна власть над разными [по роду] [зэ]. [Сообщество]
мужа и жены представляется аристократией, [т. е. властью лучших], ибо
муж имеет власть сообразно достоинству и в том, в чем мужу следует,
а что подобает жене, он ей и предоставляет. Но если муж распоряжается
[в доме] всем, он превращает [их сообщество] в олигархию, ибо делает
это вопреки достоинству и не как лучший [по сравнению с женой]. Случается
иногда, что жены, будучи богатыми наследницами, имеют власть над мужьямя[40];
тем самым это власть не по добродетели, но благодаря богатству и влиянию
(dynamis), точно так, как при олигархиях. А на тимократию похожи [отношения]
братьев: они ведь равны, за исключением разницы в возрасте; именно поэтому,
если они намного отличаются по возрасту, между ними уже невозможна братская
дружба. "Демократия" же бывает в домах без господина (там
ведь все равны), и там, где начальствующий немощен и каждому можно [делать,
что ему вздумается]. 13 (XI) [41]. В каждом из государственных устройств
ю дружба проявляется в той же мере, что и правосудие]. Дружеское расположение
царя к тем, над кем он царь, [выказывается] в преизбытке его благодея
ний; действительно, подданным он делает добро, если только, как добродетельный
царь, он, словно пастух, {пекущийся] об овцах, внимателен к ним -- [к
тому], чтобы у них все было хорошо. Недаром Гомер назвал Агамемнона
"пастырем народов"[42]. Такова и отеческая [власть], но она
отличается размером благодеяний, ибо [отец] -- виновник самого существования,
что уже почитается величайшим благом, а кроме того, еще и воспитания,
и образования. Даже предкам за это воздается, и отношение между отцом
и сыном, предками и потомками, царем и подданными есть по природе [отношение]
власти [и подчинения] (to аrkhikon). Эти дружбы основаны на превосходстве,
вот почему почитают родителей. Наконец, и право у одних и других не
одинаковое, а сообразное достоинству, так ведь и в дружбе. Дружба мужа
с женой такая же, как и в аристократическом [государстве]: она сообразна
добродетели, и лучшему [принадлежит] большее благо, и каждому, что ему
подобает; так и с правом. Дружба братьев напоминает дружбу товарищей,
потому что они равны и [примерно] одного возраста, а такие люди, как
правило, имеют схожие страсти и схожие нравы. Похожа на эту дружбу и
дружба при тимократии, потому что граждане тяготеют к тому, чтобы быть
равными и добрыми [гражданами], и вот они начальствуют по очереди и
на равных основаниях, и дружба у них этому соответствует. При извращениях
[государственных устройств] как правосудие], так и дружба возможны в
очень малой мере, и менее всего при наихудшем извращении, ведь при тираннии
дружба невозможна совсем или мало [возможна]. Действительно, если у
властвующего и подчиненного нет ничего общего, нет и дружбы, потому
что и правосудия нет, как, например, в отношениях мастера к его орудию,
души к телу, господина к рабу. В самом деле, о всех этих вещах заботится
тот, кто их использует, по ни дружбы, ни права не может быть по отношению
к неодушевленным предметам. Невозможна дружба и с конем или быком или
с рабом в качестве раба. Ведь [тут] ничего общего быть не может, потому
что раб -- одушевленное орудие, а орудие -- неодушевленный раб, так
что как с рабом дружба с ним невозможна, но как с человеком возможна.
Кажется ведь, что существует некое право у всякого человека в отношении
ко всякому человеку, способному вступать во взаимоотношения на основе
закона и договора (koinonesai nomoy kai synthekes), а значит, и дружба
возможна в той мере, в какой раб -- человек[43]. В ничтожных размерах,
таким образом, дружба и правосудие возможны даже при тиранниях, а в
демократических государствах в большей степени, ибо у равных много общего.
14 (XII).
Как мы уже сказали, всякая дружба существует при наличии взаимоотношений,
[т, е. в обществе], а дружбу родственников и товарищей можно выделить
особо. [Дружественные отношения] сограждан, членов филы, спутников в
плавании и тому подобные, видимо, больше походят на [отношения] между
членами определенных сообществ (koinonikai), ибо они явно основаны на
каком-то соглашении (honiologia). В этот ряд, вероятно, можно поставить
и [отношения] между гостем и гостеприимцем. Что касается дружбы родственников,
то и она,, по-видимому, имеет много разновидностей, но любая обусловлена
отеческой, ибо, с одной стороны, родители любят детей как часть самих
себя, а, с другой -- дети любят родителей, будучи частью от них. Знание
родителей, что дети от них, глубже, чем знание рожденных, что они от
родителей, и "тот-от-кого" сильнее привязан к своему порождению,
чем рожденный к своему создателю. Действительно, то, что исходит из
чего-либо, -- родное для того, откуда исходит (например, зуб, волос
или что бы то ни было -- для их обладателя), но для того, что исходит,
"то-из-чего" оно исходит ничего не значит или, во всяком случае,
значит меньше. [Есть разница] и с точки зрения срока, а именно: родители
любят свои порождения сразу же, а дети родителей -- по прошествии известного
времени, когда они начнут соображать или чувствовать. Отсюда также ясно,
почему матери сильнее питают дружбу к детям, [нежели отцы] [44]. Итак,
если родители к детям питают дружбу как к самим себе (ведь отделенные
от них их порождения -- это как бы другие они сами), то дети питают
дружбу к родителям как их естественные порождения, в братья любят друг
друга оттого, что они по природе от одних и тех же родителей, так как
одинаковость с точки зрения [происхождения] создает одинаковость в их
отношениях друг с другом; отсюда и выражения:"одна кровь"
и "[один] корень" и тому подобные. Братья, таким образом,
представляют собою одно, даже будучи раздельными [существами]. Для их
дружбы также много значит совместное воспитание и близость по возрасту,
ибо "сверстник к сверстнику"[45] и при близком знакомстве
бывают товарищами, именно поэтому дружба братьев подобна дружбе товарищей.
Что касается двоюродных братьев и прочих родственников, то их привязанность
основана также на этом, потому что они происходят от одних [предков],
причем одни более родные, а другие менее, в зависимости от близости
или дальности родства с прародителем. Дружественность детей к родителям
и людей к богам существует как дружественность к благу и превосходству.
В самом деле, родителям дети обязаны величайшими благодеяниями, так
как в родителях причина самого их существования в воспитания, а затем
и образования. Такая дружба заключает в себе настолько больше и удовольствия,
и пользы, нежели дружба с чужими, насколько в жизни родных больше общего.
В братской дружбе присутствует именно то, что в товарищеской, причем
между добрыми братьями и вообще в дружбе похожих этого больше в той
мере, в какой [братья] ближе [товарищей] и возможность любить друг друга
имеют с рождения, и в той мере, в какой более схожи правами происходящие
от одних родителей и получившие одинаковое воспитание и образование;
да в проверка временем у них самая длительная и самая надежная. У остальных
родственников проявления дружбы также соответствуют [степени родства].
Мужу и жене дружба, по-видимому, дана от природы, ибо от природы человек
склонен образовывать, скорее, пары, а не государства -- настолько же,
насколько семья первичнее и необходимее государства[46], а рождение
детей -- более общее [назначение] живых существ [в сравнении с назначением
человека]. Но если у других [животных] взаимоотношения [я сообщество]
существуют лишь постольку, поскольку [они вместе рождают детей], то
люди живут вместе не только ради рождения детей, но и ради других [надобностей]
жизни. Действительно, дела с самого начала распределены [между супругами]
так, что у мужа одни дела, а у жены другие; таким образом муж и жена
поддерживают друг друга, внося свою [долю участия] в общее [дело]. Этим
объясняется, видимо, то, что в данной дружбе присутствует как польза,
так и удовольствие. Она будет и [дружбой] по добродетели, если и муж,
и жена -- добрые люди, ведь тогда у каждого из них [своя] добродетель
и оба будут такому радоваться. А дети, как считается, тесно связывают
[супругов], потому-то бездетные скорее разводятся: дети -- это общее
обоим благо, а общее [благо] объединяет. Вопрос, как следует жить мужу
с женой и вообще другу с другом, по-видимому, ничем не отличается от
вопроса, как [им жить] правосудно, потому что неодинаково правосудие
в отношениях друга к другу и в отношениях с чужим, или товарищем, или
соучеником.
15 (XIII).
Поскольку существуют три [вида] дружбы, как было сказано в начале [47],
и при каждой [разновидности] друзьями бывают как на основе уравнивания,
так и на основе превосходства (ведь и одинаково добродетельные бывают
друзьями, и лучший с худшим, то же справедливо и для [друзей], доставляющих
[друг другу] удовольствие, или [друзей] из соображений пользы, [потому
что и] они могут быть и равными с точки зрения [взаимной] поддержки,
и разными), постольку ровни сообразно своей уравненности должны быть
равны (toys isoys ...katisoteta dei... isadzein) и в чувстве дружбы,
и во всем остальном, а неровни должны воздавать [друзьям] пропорционально
превосходству [друзей]. Вполне понятно, что жалобы и упреки возникают
исключительно или по преимуществу при дружбе ради пользы. А будучи друзьями
во имя добродетели, охотно делают добро (еу dran) друг другу (потому
что это присуще и добродетели, и дружбе[48]); у тех же, кто наперебой
[оказывает друг другу благодеяния], не бывает ни жалоб, ни ссор, ибо
никто не сердится на человека, питающего дружбу и делающего добро, напротив,
в меру своей учтивости (kharieis) отплачивают ему, делая добро в свою
очередь. А кто [делает добро] с избытком, достигая при этом цели своих
стремлений, не станет, конечно, жаловаться на друга, ведь стремится
каждый к благу. Редки жалобы у друзей ради удовольствия; в самом деле,
оба, коль скоро они наслаждаются совместным времяпрепровождением, одновременно
получают то, к чему стремятся, и, жалуясь на того, кому он не нравится,
человек показался бы смешным: есть же возможность не проводить дни совместно.
Зато дружба из соображений пользы чревата жалобами; обращаясь друг к
другу за поддержкой, всегда нуждаются в большем, причем уверены, что
имеют меньше, чем прилично, и упрекают за то, что получают не столько,
сколько нужно, хотя они этого достойны[49]; но делающие добро не способны
оказывать поддержку в той мере, в какой нуждаются те, кто ее принимает.
Кажется, подобно тому как правосудие бывает двух видов -- одно неписаное,
а другое по закону, так и в дружбе ради пользы различаются дружба на
нравственной и на законной [основе] [50]. Таким образом, больше всего
жалоб возникает, когда завязали и расторгли [дружественные отношения],
имея в виду не один и тот же [их вид]. [Отношения] на основе закона
-- это [отношения] на оговоренных условиях, причем или чисто торгашеские
-- "из рук в руки", или более свободные с точки зрения сроков,
но при соглашении, кому что [причитается]. В этой [разновидности] обязательства
ясны и не являются предметом разногласий, отсрочка же делается по-дружески.
Поэтому кое у кого[51] такие случаи не относятся к ведению правосудия,
напротив, люди уверены, что, заключив сделку на доверии, нужно примириться
[с последствиями]. Что же касается дружбы ради пользы на нравственной
основе, то она [существует] не [на оговоренных условиях], так что подарок
или другую какую-то [любезность] делают как другу, однако ожидают получить
[в ответ] столько же или больше, словно не подарили, а дали взаймы.
И если при расторжении отношений [положение будет] не таково, как была-при
их завязывании, будут жаловаться. Это происходит потому, что, хотя все
или большинство желают прекрасного, выбор свой останавливают (proaireisthai)
все-таки па выгодном. Между тем прекрасно само по себе делать добро,
а не [делать его], чтобы получить [добро] в ответ; что же касается принятия
благодеяний, то оно выгодно, [а не прекрасно]: Итак, если есть возможность,
следует отдать назад стоимость полученного [блага], <тому, кто этого
хочет>, (ибо не следует делать другом против воли; напротив, как
совершивший вначале ошибку и принявший благодеяние, от кого не следовало,
т. е. не от друга и не от того, кто творит [добро] ради самого добра,
облагодетельствованный должен расторгнуть ["дружбу"] так,
словно она на оговоренных условиях), причем то, что и сам [человек]
согласился бы возвратить при возможности, а при невозможности даже даятель
не стал бы требовать [52]. Словом, если есть возможность, следует возвращать
полученное. И надо внимательно следить, кто оказывает благодеяние и
на каких [условиях], чтобы либо принять его на этих [условиях], либо
не [принять]. Спорным является вопрос, что следует считать мерой, чтобы
соответственно отдавать назад: выгоду принявшего благодеяние или же
[само] благодеяние сделавшего [доброе дело]? Действительно, принявши
[какое-нибудь благодеяние], утверждают, что получили от благодетелей
то, что для последних ничего не стоит и что можно получить у других,
преуменьшая тем самым [благодеяние]. А те в свою очередь [говорят],
что это самое большое из того, что есть у них самих, чего к тому же
нельзя было получить у других, да к тому же [сами они] были в опасности
или испытывали нужду именно в этом. В таком случае, не правда ли, мерой
при дружбе ради пользы является выгода того, кто ее получает? Ведь это
он нуждается, и [благодетель] оказывает ему поддержку, имея в виду получить
такую же. А значит, поддержка была таких размеров, как полученная выгода,
и отдавать следует столько, сколько досталось, или даже больше, ибо
это прекрасней. Но в дружбах, основанных на добродетели, не бывает жалоб,
мерой же служит, вероятно, сознательный выбор совершившего [доброе дело],
ибо с точки зрения добродетели и нрава главное заключено в сознательном
выборе.
16 (XIV).
Разногласия бывают и в дружбах, основанных на превосходстве, потому
что обе стороны требуют большего; всякий раз, как это происходит, дружба
расторгается. Действительно, лучший уверен, что ему самому прилично
иметь больше, ибо добродетельному [должны] уделять больше; так же [рассуждает
и тот, кто] оказывает больше помощи, ведь говорят, что -бесполезному
не следует иметь равную [с другими долю] и что получается повинность[53],
а не дружба, если от дружбы будут получать не по стоимости [затраченных]
трудов. Они думают, что, как при имущественных взаимоотношениях больше
получает тот, кто сделал больший взнос, так должно быть и в дружбе.
А нуждающийся и занимающий более низкое положение считает наоборот:
добродетельному другу, моя, свойственно оказывать поддержку нуждающимся
[друзьям], ибо говорят: в чем польза быть другом добропорядочному человеку
или государю, если не будешь от этого ничего иметь? Так что, похоже,
требования обеих сторон правильны и каждому следует уделять от дружбы
большую [долю], однако не одного и того же, но обладающему превосходством
больше чести, а нуждающемуся -- прибыли, ибо для добродетели и благодеяния
честь -- это награда, а для нужды прибыль -- это поддержка. Так же,
очевидно, обстоят дела и в государственном устройстве, а именно не оказываются
почести тем, кто ив приносит обществу никакого блага; действительно,
общее [благо] дается тому, кто благодетельствует па общее [благо], а
почесть и есть такое сообща воздаваемое [благо]. Нельзя, в самом деде,
получать [от государства] одновременно и деньги, и почести, ибо никто
не потерпит обойденности во всем. Так что обойденному в деньгах уделяют
честь, а падкому на дары [54] -- деньги, ибо соответствие достоинству
создает справедливое равенство и, как было сказано, сохраняет дружбу,
[или дружественность]. Так должно происходить общение и у неравных,
причем тот,- кому оказана поддержка деньгами или в добродетели, должен
в ответ выказывать почтение, отвечая тем, чем может. В дружбе ведь ищут
возможного, а не [воздаяния точно] по достоинству[55], да и не во всех
случаях это возможно, как, например, в почестях богам и родителям, ибо
никто, пожалуй, никогда не воздаст им достойную честь, по, кто посильно
(eis dynamin) чтит их, считается добрым человеком. Вероятно, поэтому
считается, что сыну невозможно отречься от отца, а отцу от сына [можно],
ибо сын должен отдавать долг, но, что бы он ни сделал, он по сделает
того, что достойно полученного прежде [от отца], а значит, он вечный
должник. У тех же, кому должны, есть возможность отказаться [от должника],
и, следовательно, [она есть] у отца. Вместе с тем никто, пожалуй, и,
по-видимому, никогда не отступается [от сына], если он не чрезмерно
[погряз] в пороке; помимо естественной [родительской любви-] дружбы
человеку [свойственно] не отказываться от поддержки и услуг [сына].
А плохой [сын] взбегает или не старается оказывать [отцу] поддержку;
большинство ведь желает получать благодеяния, а делать добро избегает,
как невыгодного [занятия]. Будем считать, что об этом сказано.
* КНИГА ДЕВЯТАЯ
[1] *
1(I).
Во всех разнородных дружбах пропорциональность приравнивает и сохраняет
дружбу,.как то и было сказано; так, при государственной [дружбе] башмачник
за башмаки по [их] стоимости (kaf axian) получает вознаграждение, и
ткач тоже, и прочие[2]. В этом случае наготове общая мера -- монета,
и с ней поэтому все соотносится, ею и измеряется. Что же до любовной
[дружбы], то влюбленный иногда жалуется, что при избытке дружбы с его
стороны он не получает ответной дружбы, при этом он, может статься,
не обладает ничем, что служит предметом дружеской приязни; возлюбленный
же часто жалуется, что влюбленный прежде сулил все, а теперь ничего
не исполняет. Такое случается всякий раз, когда влюбленный дружит с
возлюбленным из-за удовольствия, а возлюбленный с влюбленным -- из-за
пользы, но у обоих нет того, [чего они ждут друг от друга]. Именно при
дружбе ради этих [целей] ее расторжение происходит всякий раз, когда
не получают того, ради чего дружили, ибо в этом случае любят не самих
друзей, а то, что у них имеется, это, между тем, непостоянно, а потому
таковы и дружбы. Но [дружба] нравов, существующая сама но себе, постоянна,
как и было сказано[3]. Разногласия возникают и тогда, когда получают
другое, т. е. не то, к чему стремились, ибо не получать того, к чему
тянет, все равно что ничего не получать; так, например, [в случае] с
кифаредом, которому [царь] посулил тем большую плату, чем лучше он будет
петь, но наутро на его требование обещанного сказал, что за удовольствие
ему уже было отплачено удовольствием[4]. Если бы, действительно, каждый
из них желал того, [что получил, то каждый] получил бы достаточно, но
если один желал веселья, а другой -- заработка и одни имеет, что желал,
а другой нет, при таких взаимоотношениях не будет, пожалуй, ничего хорошего,
потому что человек обращается за тем, в чем нуждается, и, во всяком
случае, ради этого он отдаст, что имеет. Но кому же из двух установить
стоимость: тому ли, кто первым расточает, или тому, кто первым взял?
Ведь тот, кто дает первым, [оценивать свое даяние,] похоже, предоставляет
другому. Говорят, это делал Протагор, ибо всякий раз, как он обучил
чему бы то ни было, он приказывал ученику оценить, сколько, по его мнению,
стоят [полученные] знания, и столько брал[5]. В подобных случаях некоторые
довольствуются [правилом] "плати, сколько спросят" [6]; а
на тех, кто, взяв сначала деньги, потом ничего из того, о чем говорили,
не делают, потому что их обещания были чрезмерны, -- на тех, разумеется,
жалуются, ибо они не исполняют того, о чем было соглашение. Софисты,
вероятно, были вынуждены делать это, [т. е. брать, плату вперед], потому
что никто не дал бы денег за их знания. Так что на них, конечно, жалуются
как на людей, которые не делают того, за что взяли плату. О расточающих
первыми ради самих друзей в тех случаях, когда соглашения о [взаимном]
содействии не бывает, сказано, что они не вызывают жалоб[7] (ибо именно
такова дружба по добродетели). А вознаграждение здесь должно соответствовать
сознательному выбору [того, кто дал первым], ибо [сознательный выбор
блага для другого] отличает друга и добродетель. Так, видимо, должно
быть и у тех, кто занялся сообща философией, [т. е. у учителей и учеников],
ибо здесь стоимость не измеряется в деньгах да и равновеликого воздаяния
(time), пожалуй, не существует, однако, быть может, в этом случае достаточно
того, что посильно, точно так, как и в отношении к богам в родителям
[8]. Но если даяние не такого рода, но предполагает [воздаяние], то
прежде всего нужно, наверное, чтобы обе стороны признавали воздаяние
достойным, а если этого не произойдет, то, по-видимому, не только необходимым,
но и правосудным покажется, чтобы тот, кто первым решил принять [услугу
или помощь], устанавливал [их стоимость]. Действительно, сколько один
взял себе в поддержку или сколько он согласился [отдать] за [полученное
им] удовольствие, столько, получив назад, давший первым будет иметь
в качестве стоимости, определенной тем, кто первым взял. Оказывается,
так бывает и при купле-продаже, я кое-где есть законы, которые запрещают
судебное разбирательство добровольных сделок (ta hekoysia symbolaia),
подразумевая тем самым, что с тем, кому оказал доверие, [сделка] должна
быть расторгнута на тех же основаниях, на каких вступили во взаимоотношения.
В самом деле, считается более правосудным, чтобы [стоимость] установил
тот, кому была предоставлена возможность [это сделать], а не тот, кто
ее предоставил. Ведь для большинства вещей владельцы и желающие получить
эти вещи назначают не равную цену, потому что свое собственное, к тому
же отдаваемое, каждому кажется стоящим много. Но вознаграждение все-таки
соответствует тому, сколько установят принимающие [даяние]. Нужно, наверное,
чтобы цену назначили не ту, что кажется достойной владельцу, а ту, что
он назначал, прежде чем стал владельцем.
2(11).
Трудности заключаются и в следующих вопросах: предоставлять ли все на
усмотрение отца и во всем слушаться его, или же при недуге надо верить
врачу, а военачальником назначать способного вести войну? А также: кому
больше оказывать услуги -- другу или добропорядочному человеку и что
важнее -- воздать благодарность благодетелю или расточать [благодеяния]
товарищу, если и для того, и для другого [одновременно] нет возможности?
Не правда ли, нелегко точно определить все такие случаи? В самом деле,
часто они бывают отличны по самым разным признакам: по величине и ничтожности,
по нравственной красоте и необходимости. Совершенно ясно, что не следует
предоставлять все на усмотрение одного и того же лица и что в большинстве
случаев следует, скорее, воздавать за благодеяния, нежели угождать товарищам,
точно так же, как прежде, чем давать товарищу, следует возвратить долг
тому, кому должен. Но может быть, так следует поступать не всегда. Например,
следует ли выкупленному у разбойников в свою очередь выкупить освободителя,
кем бы тот ему ни был, или отплатить ему, даже не попавшему в плен,
но требующему воздаяния, [когда] выкупить нужно отца? Не правда ли,
принято считать, что отца надо выкупить скорее, чем даже самого себя[9].
Стало быть, в общем, как уже сказано, долг следует вернуть, по, если
это даяние перевешивают нравственно прекрасное или необходимое, следует
отклониться в их сторону. Ведь иногда и вознаграждение за первоначально
полученное не дает справедливого равенства, а именно когда один делает
добро, зная, что другой человек добропорядочный, а этому другому приходится
воздавать тому, кого он считает испорченным. Иногда ведь не следует
давать в свой черед взаймы даже заимодавцу, потому что он дал взаймы
доброму человеку, уверенный, что получит [обратно], а добрый не надеется
получить от подлого [что-нибудь назад]. Так что если все действительно
обстоит так, притязания [первого] несправедливы; если же дела обстоят
иначе, но думают, [что так], то и тогда, пожалуй, не покажется, что
делать это нелепо. Таким образом, как уже не раз было сказано, суждения
о страстях и поступках обладают такой же [и не большей] определенностью,
как и то, к чему относятся эти [суждения][10]. Совершенно ясно, таким
образом, что не всем следует воздавать одинаково и даже отцу не все
[причитается], подобно тому как не все жертвы приносят Зевсу. А поскольку
разное [причитается] родителям, братьям, товарищам и благодетелям, то
и уделять каждому следует свойственное ему и подобающее. Так, видимо,
и делают. Ведь на свадьбу зовут родственников, ибо у них общий род,
а совершаемые действия имеют отношение [к роду] [11]; по той же причине
и на похороны, как принято считать, прежде всего надо приглашать родственников.
Если же говорить о пропитании, то тут в первую очередь, видимо, следует
оказывать поддержку родителям, поскольку мы их должники, а кроме того,
оказывать ее виновникам [самого нашего] существования прекраснее, чем
самим себе; и почет родителям [положен], словно богам, но не всякий;
действительно, отцу [положен] не такой же почет, как матери, и равным
образом не такой, [что положен] мудрецу или военачальнику, но отцу оказывают
отцовы почести и соответственно матери, и любому, кто старше, соответственно
его возрасту оказывают почет, вставая ему навстречу, укладывая его [12]
и так далее; в отношении же товарищей, а равным образом и братьев, напротив,
свобода речи (parrhesia) и равенство (koinotes) во всем. Нужно всегда
стараться уделять и родственникам, и членам своей филы, и согражданам,
и всем остальным, что им подходит, и сопоставлять принадлежащее каждому
из них с родством, добродетелью или полезностью. Если речь идет о людях
сходного происхождения, сопоставить это сравнительно просто; более трудоемкое
дело, когда они разны. Отступать из-за этого тем не менее не следует,
но надо так провести разграничение, как это окажется возможным.
3(111).
Труден и вопрос о том, расторгать или нет дружеские связи с теми, кто
не остаются прежними. Может быть, нет ничего странного в расторжении
дружбы с теми, кто нам друзья из соображений пользы или удовольствия,
когда ни того, ни другого в них уже не [находят]? Друзьями-то были тем
[выгодам и удовольствиям], а когда они исчерпались, вполне разумно не
питать дружбы. Однако будет подан повод к жалобе, если, любя за пользу
или удовольствие, делали вид, что за нрав. Именно это мы уже сказали
в .начале[13]: большинство разногласий возникает между друзьями тогда,
когда они являются друзьями не в том смысле, в каком думают. Поэтому
всякий раз, как человек обманулся и предположил, что к нему питают дружбу
за его нрав, в то время как другой ничего подобного не делает, пусть
он винит самого себя; но всякий раз, когда он введен в заблуждение притворством
другого, он вправе жаловаться на введшего в заблуждение, причем.даже
больше, чем на фальшивомонетчика, настолько, насколько пеннее [предмет],
на который обращено коварство. А когда человека принимают, считая его
добродетельным, а он оказывается испорченным и обнаруживает [это], то
разве надо все еще питать к нему дружбу? Это же невозможно, коль скоро
не все, [что угодно], предмет приязни, а только собственно благо. Подлое
же и не является предметом дружеской приязни, и не должно им быть, ибо
не следует ни быть другом подлости (philoponeros), ни уподобляться дурному;
сказано ведь, что подобное -- в дружбе с подобным[14]. Надо ли в таком
случае расторгать дружбу немедленно, или, может быть, не со всеми, но
с неисцелимыми в своей испорченности? Однако помощь тем, у кого есть
возможность исправиться, должна иметь в виду скорее нрав, а не состояние,
в той мере, в какой нрав выше [имущества] и теснее связан (oikeiоteron)
с дружбой. Расторгая [дружбу с неисцелимо порочным, человек] не делает,
видимо, ничего странного, ведь другом он был не такому, [а прежнему],
и вот, будучи не в состоянии спасти изменившегося друга, он от него,
отступается. Если же один остается прежним, а другой становится более
добрым человеком и начинает намного отличаться от первого добродетелью,
надо ли обращаться с первым как с другом? или это невозможно? При большом
расхождении становится особенно ясно, [что это невозможно], например,
в дружбах с детства; действительно, если один по образу мыслей (tеn
dianoian) остается ребенком, а другой становится мужем в лучшем смысле
слова (hoios kratistos), то как им быть друзьями, когда им нравится
не одно и то же и радуются и страдают [они по разным поводам]? Ведь
даже отношение друг к другу у них будет не совпадать, а без этого, как
мы видели, нельзя быть друзьями, ибо без этого невозможно иметь общий
образ жизни (symbioyn). Об этом уже было сказано[15]. Должно ли в таком
случае отношение к [другу детства] не иметь никаких отличий, как если
бы он никогда не был другом? Нет, пожалуй, следует хранить память о
былой близости, и, подобно тому как друзьям, по нашему мнению, следует
угождать больше, чем посторонним, так и бывшим друзьям ради прежней
дружбы нужно уделять какое-то [внимание] в тех случаях, когда дружба
была расторгнута не из-за чрезмерной испорченности.
4 (IV).
Проявления, [или признаки], дружбы (ta philika) к окружающим, по которым
и определяются дружбы, похоже, происходят из отношения к самому себе[16].
В самом деле, другом полагают того, кто желает блага и делает благо,
[истинное] (tagatha) или кажущееся, ради другого, или того, кто желает
во имя самого друга, чтобы тот существовал и жил; именно это дано испытывать
матерям к детям и тем из друзей, кто рассорился. А другие признают другом
того, кто проводит с другим время и вместе с ним на одном и том же останавливает
выбор иди же делит с ним горе и радости. И это все тоже в первую очередь
бывает у матерей [в их отношении к детям]. По одному из этих признаков
и определяют дружбу. Каждый из данных признаков присутствует в отношении
доброго человека к самому себе (а у остальных -- в той мере, в какой
они такими себе представляются, ведь, как уже было сказано [17], добродетели
и добропорядочному человеку в каждом частном случае положено быть мерой):
он ведь находится в согласии с самим собой и вся душа [его во всех ее
частях] стремится к одним и тем же вещам [18]. Далее, он желает для
себя самого того, что является и кажется благами (tagatha kai phainomena),
и осуществляет это в поступках (ибо добродетельному свойственно усердие
в благе), причем [и желает, и осуществляет он это] ради самого себя,
а именно ради мыслящей части души (to dianoetikon), которая, как считается,
и составляет [самость] каждого (hoper hekastos) [19]. Кроме того, он
желает, чтобы он сам был жив, цел и невредим, и прежде всего та его
часть, благодаря которой он разумен (phronei) [20]. В самом деле, "быть"
-- благо для добропорядочного человека, и каждый желает собственно благ
себе, так что никто не выберет для себя владеть хоть всем [благом] при
условии, что он станет другим [существом] [21] (а ведь бог-то как раз
и обладает [всем благом]); напротив, [только] при условии, что 6п останется
тем, кто есть, -- кем бы он ни был -- [человек желает себе блага]. Между
тем каждый -- это, пожалуй, его понимающая часть (to nooyn), или прежде
всего она. И [добропорядочный] человек желает проводить время сам с
собою, ибо находит в этом удовольствие, ведь и воспоминания о совершенных
поступках у него приятные, и надежды на будущее добрые (agathai), а
такие вещи доставляют удовольствие. И для его мысли в изобилии имеются
предметы умозрения (theore- mata). И горе, и удовольствие он лучше всего
разделит с самим собою, потому что страдание ему причиняют и удовольствие
доставляют во всех случаях одни и те же вещи, а не один раз одно, другой
-- другое, он ведь чужд запоздалому раскаянию. Итак, поскольку каждый
из этих признаков присутствует в отношении доброго человека к самому
себе, а к другу относятся, как к самому себе (потому что друг -- это
иной [я сам]), постольку считается, что и дружба есть, если есть тот
или иной признак, а друзья -- те, в чьих отношениях имеются эти [признаки].
Оставим пока вопрос о том, возможна или нет дружба с самим собою. По
всей видимости эта дружба возможна, поскольку [душа] состоит из двух
или более ,[частей], и еще потому, что чрезмерность в дружбе сравнивается
с [дружбой] к самому себе[22]. На первый взгляд названные [признаки],
кажется, имеются в отношении к себе у большинства людей, хотя бы эти
люди были дурными. А в таком случае причастны ли они к данным [признакам]
в той мере, в какой они сами себе нравятся и представляются себе добрыми?
Ведь ни у одного из окончательно дурных и нечестивых их все-таки нет,
да и не кажется, [будто есть]. Навряд ли имеются эти [черты] у [просто]
дурных, ибо они находятся в разладе с самими собою и влечения их обращены
к одному, а желания -- к другому; таковы, например, невоздержные: тому,
что им самим кажется благом, они предпочитают удовольствия, хотя бы
и вредоносные. Так и другие из трусости ли или из праздности перестают
делать то, что, по их же мнению, самое для них лучшее. А те, кто много
совершили ужасных поступков и ненавистны за порочность (mokhteria),
бегут из жизни и убивают себя[23]. И порочные ищут, с кем вместе провести
время, избегая при этом самих себя. Дело в том, что наедине с собою
они вспоминают много отвратительного |[в прошлом] и [в будущем] ожидают
другое [такое же], но с другими людьми они забываются. Не имея в себе
ничего, вызывающего дружбу (oyden phileton), они не испытывают к себе
ни одного из дружеских чувств (oyden philikon). Наконец, такие люди
не делят с самими собою ни радости, ни горя, потому что в их душе разлад,
т. е. при воздержании от чего-либо одна часть души из-за порочности
чувствует огорчение, а другая получает удовольствие, и одна тянет в
одну, другая в другую сторону, словно хотят разорвать [на части] [24].
И поскольку невозможно испытывать страдание и удовольствие одновременно,
то вскоре после [удовольствия человек] все-таки страдает от того, что
получил удовольствие, и хотел бы, чтобы этого удовольствия у него не
было: в самом деле, дурные люди полны раскаянья[25]. Таким образом,
оказывается, что дурной человек не настроен дружески даже к самому себе,
потому что в нем нет ничего, что вызывало бы дружбу (phileton). А коль
скоро такое состояние слишком злосчастно, то и нужно изо всех сил избегать
порочности (niokhteria) и стараться быть добрым[26]. В самом деле, тогда
и к себе можно относиться дружески, и стать другом для иного человека.
5(V).
Расположение (eynoia) похоже на дружеское отношение (to philikon), но
это тем не менее не дружба, потому что расположение может быть обращено
к незнакомым и быть тайным, а в дружбе это невозможно. Прежде это было
сказано[27]. Но расположение -- это и не дружеское чувство, потому что
в нем пет ни напряжения, ни стремления, а они сопутствуют чувству дружеской
привязанности. Кроме того, чувство дружеской привязанности обусловлено
[длительной] взаимной близостью, (meta synetheias), а расположение может
возникнуть внезапно, как, например, к участникам состязаний: люди становятся
расположены к ним и желают им [победы], однако ни в чем не станут им
содействовать, ибо, как мы уже сказали, расположение возникает внезапно
и приязнь тут испытывают (stergoysi) поверхностно. Таким образом, расположение
напоминает начало дружбы, так же как удовольствие от лицезрения другого
походит па начало влюбленности, потому что никто не влюбляется, не испытав
прежде удовольствия от облика другого человека; но кто наслаждается
видом человека, еще отнюдь не влюблен; [влюблен] он тогда, когда в отсутствие
[другого] тоскует и жаждет (epithymei) его присутствия. А значит, нельзя
быть друзьями, не став расположенными друг к другу, но те, кто расположены,
еще отнюдь не "дружат". Дело в том, что при расположении только
желают собственно благ тем, к кому расположены, по ни в чем не станут
им содействовать и утруждать себя ради них. Потому-то в переносном смысле
можно было бы назвать это "праздной дружбой", однако по прошествии
долгого времени и по достижении взаимной близости рождается [собственно]
дружба, причем дружба не из соображений пользы и не из соображений удовольствия,
так как не в этих случаях возникает расположение. Действительно, облагодетельствованный
проявляет расположении за то, что он получил, поступая [тем самым] правосудно;
но, кто, желая делать для кого-то доброе дело (eypragein), надеется
через посредство этого человека обеспечить себе достаток, похоже, не
к другому расположен, а скорее к самому себе, так же как не является
другом ухаживающий за другим ради какой-то пользы для себя. Вообще говоря,
расположение возникает благодаря добродетели и своего рода доброте,
когда один покажется другому прекрасным или мужественным или [еще] каким-нибудь
таким, как мы уже сказали применительно к участникам состязаний.
6 (VI).
Единомыслие (homonoia) тоже кажется [приметой] дружеского отношения.
Именно поэтому единомыслие не есть сходство мнений (homodoxia), потому
что последнее может быть даже у тех, кто друг друга не знает; но о согласных
между собою по какому-то вопросу не говорят, что у них единомыслие,
допустим, по вопросу о небесных [телах] (ибо "единомыслие"
в таких вещах не имеет отношения к дружбе), а говорят о единомыслии
в государствах, когда граждане согласны между собою (hoinognomonоsi)
относительно того, что им нужно, и отдают предпочтение (proairоntai)
одним и тем же вещам и делают (prattоsi) то, что приняли сообща. Итак,
единомыслием обладают в том, что касается поступков (ta prakta), причем
в том из этого, что значительно и может быть предоставлено той и другой
[стороне] или всем; например, государства обладают единомыслием, когда
все граждане считают, что должности начальников должны быть выборными,
или что с лакедемонянами надо заключать военный союз, или что [гражданам]
надлежит быть под началом Питтака, когда и сам он [этого] хотел[28].
Но когда и один и другой желают, чтобы было именно его [начало], как
[братья] в "Финикиянках" [2Э], начинается смута, потому что
не в том единомыслие, чтобы у обеих сторон на уме было одно -- безразлично,
что именно, а в том, чтобы имели в виду также одних и тех же лиц, как
бывает, например, когда и народ, и добрые граждане думают, что начальствовать
следует лучшим, ведь так вес получают что хотят. Единомыслие оказывается,
таким образом, государственной дружбой; и мы говорим о единомыслии именно
в таком значении, ведь оно связано с вещами нужными и затрагивающими
весь образ жизни. Такое единомыслие существует меж добрых людей, ибо
они обладают единомыслием как сами с собой, так и друг с другом, [стоя],
так сказать, на одном и том же (ведь у таких людей желания постоянны
и не устремляются, как Еврип[30], то в одну, то в другую сторону), да
и желают они правосудного и нужного и стремятся к этому сообща. У дурных
же, напротив, не может быть единомыслия, разве только самую малость,
так же как друзьями они могут быть [в очень малой степени], потому что,
когда речь идет о выгодах, их устремления своекорыстны, а когда о трудах
и общественных повинностях, они берут на себя поменьше; а желая этого
для самого себя, каждый следит за окружающими и мешает им, ибо, если
не соблюдать [долю участия], общее [дело] гибнет. Таким образом происходит
у них смута: друг друга они принуждают делать правосудное, а сами не
желают.
7 (VII).
Принято считать, что благодетели больше питают дружбу к облагодетельствованным,
нежели принявшие благодеяние -- к оказавшим его, и это, как противное
смыслу, вызывает вопросы. Почти всем при этом кажется, что одни -- должники,
а другие -- заимодавцы, и, значит, подобно тому как при займах должники
желают, чтобы не было тех, кому они должны, а заимодавцы даже внимательны
к безопасности должников, -- подобно этому и оказавшие благодеяние жсла<
ют, чтобы принявшие его были [целы], так как надеются впоследствии получить
от них благодарность", но для облагодетельствованных воздаяние
не есть предмет внимания и тревоги. Эпихарм сказал бы, наверное, что
они так говорят, "глядя с подлой стороны" [31], однако па
человеческую [природу] это похоже, ибо у большинства людей короткая
память и получать благодеяния их тянет больше,, чем оказывать. Быть
может, однако, причина более естественная и не имеет ничего общего с
тем, что движет заимодавцем; действительно, [у заимодавца] нет чувства
дружеской привязанности, но [только] желание, чтобы [должник] ради получения
[с него долга] был цел и невредим; сделавшие доброе дело, напротив,
питают дружбу и любовь к тем, для кого это сделали, даже если те ни
теперь не приносят им пользы, ни в будущем не принесут. Именно так бывает
и у мастеров: в самом деле, всякий любит собственное творение (ergon)
больше, чем оно, оживши, полюбило бы его; и наверное, в первую очередь
так бывает с поэтами, потому что они обожают (hyperagapоsi) собственные
сочинения, словно своих детей. Вот на такое и походят [чувства] благодетелей,
ведь полученное другим благодеяние и есть их творение, а его любят больше,
чем творение своего создателя. Причина в том, что для всех бытие (to
einai) -- это предмет избрания и приязни (haireton kai phileton), а
бытию мы причастны (esmen) в деятельности (т. е. живя и совершая поступки),
и с точки зрения деятельности (energeiai) создатель -- это в известном
смысле его творение (ergon), так что [творцы] любят свое творение по
той же причине, что и свое бытие. И это естественно, ибо что человек
есть в возможности (dynainei), его творение являет в действительности
(energeiai). Вместе с тем если для благодетеля связанное с его поступком
прекрасно и поэтому радует его в том, в ком [сказывается], то для того,
кому оказано благодеяние, в оказавшем его нет ничего прекрасного, разве
только полезное, а в этом меньше удовольствия и основания для дружеской
приязни. Удовольствие доставляют: деятельность в настоящем, надежда
на будущее и память о прошлом; самое большое удовольствие доставляет
то, что связано с деятельностью, и соответственно это вызывает чувство
дружбы. И вот, если для создателя [его] творение остается неизменным
(ибо прекрасное живет долго), то польза для получателя скоропреходяща.
К тому же память о прекрасных делах доставляет удовольствие, а память
о полученной пользе либо совсем нет, либо меньше. В случае предвосхищения
[пользы] имеет место, видимо, обратное[32]. Далее, если чувство дружеской
привязанности (philesis) похоже на делапие (poiesis), то когда [к тебе]
питают дружбу (to phileisthai) -- [это похоже] на страдательность (to
paskhein) [33]. Следовательно, те, у кого превосходство с точки зрения
действия, будут "питать дружбу" и "проявлять дружбу".
Наконец, все больше дорожат доставшимся с трудом (например, тем, кто
нажил деньги, они дороже, чем тем, кто их унаследовал), и считается,
что получать благодеяния не требует усилий, между тем как делать добро
многотрудно. Не случайно матери и любят детей сильнее, [чем отцы], ведь
рождение ребенка требует от них больших усилий и они лучше [отцов] знают,
что это их собственное [создание]. Такое, пожалуй, свойственно и благодетелям.
8 (VIII).
Сложен и такой вопрос: к кому нужно питать дружбу в первую очередь --
к самому себе или к кому-нибудь другому? В самом деле, тем, кто в высшей
степени себя любит, ставят это в вину и в посрамление зовут их себялюбами
(philaytoi) [34], и считается, что дурной человек все делает ради самого
себя, причем тем больше, чем он хуже (так что жалуются на него за то,
скажем, что он все делает только для себя, а не для другого), добрый
же [совершает поступки] во имя прекрасного и тем больше, чем он лучше,
причем ради друга, а своим пренебрегает. Что происходит на деле, не
согласуется с этими рассуждениями, и это вполне понятно. Действительно,
говорят[35], что в первую очередь следует питать дружбу к тому, кто
является другом в первую очередь, а друг в первую очередь -- тот, кто,
желая кому-то собственно благ, желает их ради самого того человека,
даже если никто об этом не узнает. Между тем эти [свойства] имеются
у человека прежде всего в отношении его к самому себе, так же как и
все остальные [признаки], по которым определяют друга; было ведь сказано[36],
что все проявления дружбы из отношения к самому себе распространяются
на отношение к другим. И все поговорки в этом согласны, например: "душа
в душу", и "у .друзей все общее", и "уравненность
-- это дружность", и "своя рубашка ближе к телу" [37],
ибо все это, конечно, присутствует в отношении к себе самому в первую
очередь, так как и другом бывают в первую очередь самому себе и к себе
самому в первую очередь следует питать дружескую приязнь. Конечно, трудно
решить, за кем нужно последовать, коль скоро оба [мнения] внушают известное
доверие. Так что надо, наверное, разобрать такие суждения и определить,
насколько и в каком смысле те или другие [мнения] истинны. Если же мы
поймем, какой смысл и те и другие вкладывают в [понятие] "себялюбия",
то [все], вероятно, станет ясно. Итак, кто, вводит [это понятие] для
порицания, те называют себялюбами уделяющих себе большую долю в имуществе,
почестях и телесных удовольствиях, а именно к этому стремится большинство
людей и в этом они усердны, словно это высшие блага, недаром оии даже
дерутся [друг с другом] из-за таких вещей? Кто в таких вещах своекорыстен,
тот угождает влечениям и вообще страстям, т. е. чуждой рассуждения,
[неразумной] части души; однако таково большинство. Так что происхождение
этого названия -- "себялюб" -- обусловлено тем, что большинство
дурно и, стало быть, "себялюбу" в указанном смысле слова по
праву выносится порицание. Так что вполне понятно, почему большинство
обыкновенно называет себялюбами тех, кто уделяет самим себе то, что
мы назвали выше: действительно, если кто всегда усерден в том, чтобы
прежде всего самому совершать поступки правосудные, благоразумные или
какие-то из тех, что так или иначе подобают добродетели, и вообще всегда
оставляет за собою нравственную красоту, то -никто не скажет, что этот
человек "себялюбив", и не осудит его. А ведь именно такого
можно посчитать в большей мере "себялюбом", ибо он уделяет
себе самые прекрасные и первейшие блага и угождает самому главному в
себе, во всем ему повинуясь; и как государство и всякое другое образование
-- это прежде всего его главнейшая часть, так и человек[38]; выходит,
что себялюбом [в высшем смысле] является в первую очередь человек, дорожащий
этой частью себя и угождающий ей. Кроме того, воздержным и невоздержным
называют в зависимости от того, удерживает ли ум [главенство] или не
удерживает, как если бы каждый и был [сам] этим [умом]; и как кажется,
поступки совершают сами, т. е. произвольно, когда совершают их при участии
суждения (meta logoy). Совершенно ясно, таким образом, что каждый представляет
собою эту евою часть или прежде всего ее, а также что добрый человек
особенно ею дорожит. Вот почему он будет себялюбом по преимуществу,
но иного рода, нежели порицаемый себялюб, причем настолько от него отличающимся,
насколько отличается жизнь по рассуждению (kata logon) от жизни по страсти,
а стремление к нравственно прекрасному -- от стремления к кажущемуся
полезным. Поэтому все признают и хвалят тех, кто выдается усердием в
прекрасных поступках. Если бы все соревновались в прекрасном и напрягали
свои силы, чтобы совершать самые прекрасные поступки, тогда в обществе
было бы все, что должно, а у каждого частного лица были бы величайшие
из благ, коль скоро добродетель именно такое благо. Следовательно, добродетельному
надлежит быть себялюбом (ведь, совершая прекрасные поступки, он и сам
получит пользу и окажет услуги другим), а испорченному не [должно быть
себялюбом], ибо, следуя дурным страстям, он принесет вред и себе, и
окружающим. Действительно, у испорченного [человека] не согласуется
то, что он должен делать, с тем, что делает, а добрый, что должно, то
и делает; ведь всякий ум избирает для себя самое лучшее, а добрый подчиняется
уму. Правда о добропорядочном заключается в том еще, что он многое делает
ради друзей и отечества и даже умирает за них, если надо: он расточит
имущество ix почести и вообще блага, за которые держатся другие, оставляя
за собою лишь нравственную красоту; он скорей предпочтет испытать сильное
удовольствие за краткий срок, а не слабое за долгий, и год прожить прекрасно
[предпочтительнее для него], чем много лет -- как придется, и один прекрасный
и великий поступок он предпочтет многим, но незначительным. Это, вероятно,
и происходит с теми, кто умирает за других: они в этом случае избирают
то, что для них самих есть величие [и] красота. И они, пожалуй, расточат
[свое достояние] на то, от чего больше получат их друзья; тогда друзьям
достанутся деньги, а им самим -- нравственная красота, так что самим
себе уделяется большее благо. Точно таким образом [обстоят дела] с почестями
и должностями начальников, ибо все это предоставят другу, потому что
[отдавать другу] -- это прекрасно и похвально. Естественно, добропорядочным
считается тот, кто всему предпочитает нравственную красоту. А можно
предоставить другу и [прекрасные] поступки, и даже прекрасней оказаться
причиною [прекрасного поступка] для друга, нежели совершить его самому.
Итак, во всех делах, достойных похвалы, добропорядочный, как мы видим,
уделяет себе большую долю нравственной красоты. Вот, стало быть, в каком
смысле должно, как сказано, быть себялюбом, а так, как большинство,
не нужно.
9 (IX).
Спорят и о счастливом[39], будет ли он нуждаться в друзьях или нет.
[Некоторые] утверждают, что у блаженных и самодостаточных нет никакой
надобности в друзьях, потому что как таковые блага (tagatha) у них имеются.
А значит, как самодостаточные, они ни в чем дополнительно не нуждаются;
между тем друг, будучи вторым "я", дает как раз только то,
что человек не способен получить благодаря самому себе; отсюда [изречение]:
"Когда добром дарит демон, что нужды в друзьях!"[40] Но ведь
это, похоже, нелепость: приписывая счастливому все блага, не дать ему
друзей -- того, что считается самым важным из внешних благ! И вот если
другу свойственнее делать добро, а не принимать, и оказывать благодеяния
-- свойство добродетельного и добродетели, и, наконец, если делать добро
друзьям прекраснее, чем посторонним, то добропорядочный [человек] будет
нуждаться в тех, кто примет его благодеяния. Поэтому следующий вопрос
о том, при удачах или при неудачах больше надобность в друзьях, если
иметь в виду, что и неудачник нуждается в тех, кто будут ему благодетелями,
и удачливые -- в тех, кому они будут делать добро. Вероятно, нелепо
также делать блаженного одиночкой, ибо никто не избрал бы обладание
благом для себя одного; действительно, человек -- общественное [существо]
[41], и жизнь сообща прирождена ему. Значит, эти [черты] есть и у счастливого,
ведь он от природы имеет блага, между тем ясно, что с друзьями и добрыми
людьми лучше проводить дни, нежели с посторонними и случайными. Следовательно,
у счастливого есть нужда в друзьях. Что же в таком случае имеют в виду
те, первые, и в каком отношении они говорят правду? [42] Не в том ли
дело, что большинство считают друзьями полезных людей? Но в таких блаженный,
конечно, ничуть не будет нуждаться, поскольку блага у него имеются,
а тогда не будет нужды и в друзьях ради удовольствия, разве только в
ничтожной степени (ибо раз жизнь [сама по себе] доставляет удовольствие,
не нужно никакого удовольствия, привлекаемого извне). И вот, поскольку
блаженный не нуждается в друзьях такого рода, кажется, что он не нуждается
в друзьях [вообще]. Но это, видимо, неправда. В начале уже было сказано
[43], что счастье -- это своего рода деятельность; ясно между тем, что
деятельность возникает, а не наличествует, наподобие своего рода приобретения.
Если же быть счастливым -- значит жить и действовать и деятельность
добродетельного сама по себе добропорядочна и доставляет, как было сказано
в начале, удовольствие; и если родственное (to oikeion) -- это тоже
одна из вещей, доставляющих удовольствие, причем окружающих мы скорее
способны созерцать, нежели самих себя, и их поступки -- скорее, нежели
собственные[44]; и если, [наконец], поступки добропорядочных людей --
и друзей при этом -- доставляют добродетельным удовольствие (ибо в них
содержатся оба естественных удовольствия, [ -- от естественного и от
добропорядочного -- ] то, стало быть, блаженный будет нуждаться в таких
друзьях, если только он действительно предпочитает созерцание добрых
и родственных ему поступков, поступки же добродетельного человека, являющегося
другом, именно таковы. Предполагается далее, что счастливый человек
должен жить с удовольствием. Однако для одиночки жизнь тягостна, потому
что трудно непрерывно быть самому по себе деятельным, зато с другими
и по отношению к другим это легко. Деятельность, сама по себе доставляющая
удовольствие, будет тогда непрерывнее, как и должно быть у блаженного.
В самом деле, добропорядочный в меру своей добропорядочности наслаждается
поступками сообразными добродетели и отвергает то, что от порочности,
подобно тому как музыкант находит удовольствие в красивых напевах и
страдает от дурных. От жизни сообща с добродетельными, как утверждает
и Феогнид, получается даже что-то вроде упражнения в добродетели[45].
При внимательном рассмотрении вопроса, скорее с точки зрения природы,
кажется, что добропорядочный друг по природе заслуживает избрания для
добропорядочного. Сказано ведь, что благо по природе для добропорядочного
само по себе является благом и доставляет ему удовольствие[46]. [Понятие]
"жить" (to dzen) для животных определяется по способности
чувствовать, а для людей -- по способности чувствовать и понимать (aisthesis
e поеsis). Способность we возводится к деятельности, ибо главное заключено
в деятельности[47]. Таким образом, видимо, "жить" -- значит
собственно "чувствовать" или "понимать". "Жить"
между тем относится к благам и удовольствиям самим по себе, потому что
жизнь определенна, а определенность принадлежит природе собственно блага;
но что благо по природе, является благом и для доброго человека, так
что, видимо, всем жизнь доставляет удовольствие[48]. Но ни плохую жизнь,
ни растленную, ни жизнь в страданиях не следует принимать во внимание,
потому что такая жизнь лишена определенности, так же как и ее содержание
(ta hyparkhonta aytei). О страдании в дальнейшем изложении будет сказано
яснее[49]. Если же сама "жизнь" (to dzen) -- благо и удовольствие
(это видно из того, что все стремятся к ней, и особенно добрые люди
и блаженные, ибо для них в первую очередь жизнь (bios) достойна избрания
и существование (dzoe) их наиблаженнейшее); и если видящий чувствует,
что он видит, и слышащий, что он слышит, а идущий, что идет, и соответственно
и в других случаях есть нечто чувствующее (to aisthanomenon), что мы
действуем, так что мы, пожалуй, чувствуем, что чувствуем, и понимаем,
что понимаем, а чувствовать, что мы чувствуем или понимаем, -- [значит
чувствовать], что мы существуем (esmen) (ибо "быть" (to einai)
определено как чувствовать или понимать); и если чувство жизни относится
к вещам, которые сами по себе доставляют удовольствие (потому что жизнь
(dzoe) -- благо по природе, а чувствовать благо, имеющееся в самом себе,
доставляет удовольствие); и если жизнь есть предмет избрания, причем
в первую очередь для добродетельных, потому что бытие для них благо
и удовольствие (ведь, чувствуя в себе благо само по себе, они получают
удовольствие); и если добро порядочный относится к другу, как к самому
себе (ибо друг -- это второй он сам), -- [если все это так], то для
каждого человека как собственное бытие -- предмет избрания, так же или
почти так и бытие друга[50]. Между тем бытие, как мы знаем, есть предмет
избрания благодаря чувству, что сам человек добродетелен, а такое чувство
доставляет удовольствие само по себе. Следовательно, нам нужно чувствовать
в себе, что [добродетель] друга тоже существует[51], а это получится
при жизни сообща и при общности речей и мысли (en toi koinonein ton
logon kai dianoias). О "жизни сообща" применительно к людям
(а не о выпасе на одном и том же месте, как в случае со скотом) говорят,
наверх но имея в виду именно это. Итак, если для блаженного бытие заслуживает
избрания само по себе, как благо по природе и удовольствие, и если почти
так же он относится к бытию друга, то и друг будет, пожалуй, одним из
предметов, заслуживающих избрания. А что для блаженного предмет избрания,
то должно у него быть в наличии, в противном случае он будет в этом
отношении нуждающимся. Следовательно, кто будет считаться "счастливым",
будет нуждаться в добропорядочных друзьях.
10 (X).
Надо ли в таком случае заводить возможно больше друзей, или же, как
о гостеприимстве удачно, кажется, сказано: "не много гостей и не
без них", так и в дружбе будет уместно не быть без друзей (арhilos),
но и не иметь их чрезмерно много (polyphilos)?[52] Это изречение, пожалуй,
вполне подходит к друзьям для пользы, так как затруднительно многим
ответить услугой на услугу, и жизни на (это) не хватит. И если друзей
больше, чем достаточно для собственной жизни, они излишни и служат препятствием
прекрасной жизни, а стало быть в них нет нужды. И для удовольствия довольно
немногих друзей, как и приправы к пище [нужно не много]. Но заводить
ли возможно большее число добропорядочных друзей, или есть некая мера
их множества, как и [множества граждан] государства? В самом деле, ни
из десяти человек не образуется государство, ни из десятижды десяти
тысяч тоже уже не будет государства[53]. "Сколько" -- это,
вероятно, не одно какое-то [число], но весь промежуток между известными
пределами. Так что и количество друзей имеет пределы, и, вероятно, самое
большое число друзей то, с каким человек сможет жить сообща (ведь жизнь
сообща была принята за главный признак дружбы[54]); а что невозможно
жить сообща со многими и делить себя [между ними] -- это совершенно
ясно. Кроме того, нашим друзьям тоже надо быть между собой друзьями,
если им всем предстоит проводить дни друг с другом, но при большом их
числе это трудное дело. В тягость становится и делить со многими радость
и горе, как свои собственные, потому что, весьма вероятно, придется
в одно и то же время с одним делить удовольствие, а с другим -- огорчения.
Так что, наверное, хорошо (еу ekhei) стараться иметь друзей не сколь
возможно больше, а столько, сколько достаточно для жизни сообща; действительно,
было бы, видимо, невозможно быть многим очень [близким] другом. Поэтому
и не влюбляются во многих, ведь влюбленность тяготеет к своего рода
чрезмерной дружбе, причем по отношению к одному человеку; стало быть,
близкая (sphodra) дружба -- это дружба с немногими. Что это действительно
так, ясно из самих вещей (epi ton pragmaton), ведь при товарищеской
дружбе не бывает большого числа друзей, да и в гимнах говорится о парах
[55]. Те же, у кого много друзей и ктв со всеми ведут себя по-свойски
(oikeios), ни для кого, кажется, не друзья, разве только в государственном
смысле -- [как друзья-сограждане] (politikos). Конечно, в государственном
смысле можно со многими быть другом и не будучи угодливым, а будучи
поистине добрым. Но дружба во имя добродетели и во имя самих друзей
со многими невозможна: желанно найти и немногих таких друзей.
11 (XI).
При удачах или при несчастьях больше нужда в друзьях? Ведь ищут друзей
и в том и в другом случае, потому что неудачники нуждаются в поддержке,
а удачливые -- в близких (synibioi), которым будут делать добро, ибо
они желают творить добро. Таким образом, необходимость в друзьях больше
"при неудачах, потому что в этом случае нуждаются в полезных [друзьях],
по прекраснее дружба при удачах, недаром тогда в друзья ищут добрых,
понимая, что оказывать благодеяния таким и проводить с ними время скорее
достойно избрания. Даже само присутствие друзей доставляет удовольствие
и при удачах, и в несчастьях, так как страдание облегчается, когда другие
разделяют наше горе. Вот поэтому можно, пожалуй, задать вопрос: снимают
ли [друзья с нас горе], словно тяжесть[56], или же происходит не это,
но их присутствие доставляет удовольствие и сознание того, что они разделяют
наше горе, уменьшает страдание? Вопрос о том, по этой причине или, по
какой-то другой приходит облегчение, отложим; очевидно, во всяком случае,
что происходит именно то, что сказано. Похоже, однако, что присутствие
[друзей, когда у нас горе], -- это какая-то смесь [удовольствия и страдания]
. Уже видеть друзей -- удовольствие, особенно для неудачника, и это
становится своего рода поддержкой в страданиях (ведь друг, если умеет
быть любезным, и видом своим, и речью приносит утешение, потому что
он знает нрав [друга]: что ему доставляет удовольствие и что -- страдание).
С другой стороны, чувство, что друг страдает из-за наших собственных
неудач, заставляет страдать, потому что всякий избегает быть для друзей
виновником страданий. Именно поэтому истинные мужи по своей природе
остерегаются сострадания к ним самим, и если только они не сверх всякой
меры нечувствительны к страданию, то страданий, которые они вызывают
у друзей, не переносят и вообще не допускают к себе плакальщиков, потому
что и сами отнюдь не плакальщики; а женщины и подобные им мужчины радуются
тем, кто рыдает вместе с ними, и питают к ним дружбу как к друзьям и
делящим с ними горе. Ясно, что во всех случаях подражать следует лучшему.
А присутствие друзей в дни удач означает с удовольствием проведенное
время.и сознание, что друзья получают удовольствие от наших собственных
благ. Наверное, поэтому и считается, что в случае удачи следует радушно
звать к себе друзей (потому что прекрасно быть благодетельным), а в
случае неудачи -- мешкать с этим. Действительно, надо возможно меньше
своих несчастий передавать [другому], откуда и поговорка: "Довольно,
что я несчастен"[57]. Призывать к себе друзей надо прежде всего
тогда, когда им предстоит, немного обременив себя, оказать нам великую
помощь. А приходить, напротив, подобает, наверное, к тому, у кого неудачи,
причем без зова и с охотой, потому что другу свойственно делать добро,
и в первую очередь тем, кто нуждается, притом тогда, когда на него не
рассчитывали: в этом для обоих больше прекрасного и удовольствия. И
в случае удачи подобает охотно оказывать содействие (ибо и тогда нуждаются
в друзьях), а что касается принятия благодеяний, тут [можно быть] ленивым,
ведь некрасиво охотно принимать помощь. Однако, может быть, следует
остерегаться прослыть неприятным (doxan aedias) за то, что отталкиваешь
[благодеяния], иногда ведь [и так] бывает. Итак, во всех положениях
присутствие друзей, видимо, заслуживает предпочтения.
12 (XII).
Не правда ли, подобно тому как созерцание любимого -- для влюбленных
самая большая радость и они предпочитают это чувство всему остальному,
потому что существование и возникновение влюбленности обусловлено в
первую очередь этим [удовольствием от созерцания], так и друзья всему
предпочитают жизнь сообща? Ибо дружба -- это общность, и, как относятся
к самому себе, так и к другу; а раз чувство собственного бытия в нас
заслуживает избрания, то и чувство бытия друга -- тоже; между тем деятельное
проявление (energeia) этого [чувства] возникает при жизни сообща, так
что друзья, конечно, тянутся к ней. И чем бы ни было для каждого отдельного
человека бытие, и ради чего бы он ни предпочитал жизнь (to dzen), живя,
он хочет проводить время с друзьями. Вот почему одни вместе поют, другие
играют в кости, третьи занимаются гимнастикой, охотой или философией:
каждый проводит свои дни с друзьями именно в тех занятиях, какие он
любит больше всего в жизни, потому что, желая жить сообща с друзьями,
люди делают то и в том принимают участие, в чем и мыслят себе жизнь
сообща. Итак, у дурных дружба портится (ведь, шаткие [в своих устоях],
они связываются (koinonoysi) с дурными становятся испорченными, уподобляясь
друг другу); а дружба добрых даже возрастает от общения, ведь принято
считать, что такие друзья становятся лучше благодаря воздействию друг
на друга и исправлению друг друга; они, конечно, заимствуют друг у друга
то, что им нравится, откуда [изречение]: "От добрых добро"
[58]. Итак, будем считать, что о дружбе сказано. Следом можно рассказать
об удовольствии.
|
