Появление исторической антропологии как отдельного направления исследовании социокультурных основании существования человека во времени и пространстве является следствием так называемого “антропологического поворота”, активно затронувшего в первые десятилетия 20 века почти все области знания. Фундаментальные изменения в понимании человека, во многом стимулированные философией Ницше и его лозунгом “Бог умер, и мы убили его”, приводят к необходимости реформирования истории как одной из основополагающих гуманитарных наук и формирования ее новой методологии. Выполнение этой задачи берет на себя группа французских историков во главе с Марком Блоком и Люсьеном Февром, сгруппировавшихся вокруг основанного ими в 1929 году журнала “Анналы”, который послужил базой для становления новой исторической школы—школы “Анналов”(в истории самого журнала “Анналы” можно выделить несколько этапов: от его возникновения до смерти Л. Февра в 1956 году, когда особый интерес вызывали исследования в области “истории человеческой ментальности”; в пятидесятых и шестидесятых годах, когда во главе журнала становится Ф. Бродель, акцент перемещается на исторический анализ структур—экономических, социальных, географических и пр.; далее, до конца 80-х журнал не имеет постоянного руководителя, это объясняет особо творческое вдохновение его сторонников, близкое к настроению времен основания журнала, само же направление выходит за пределы Франции; в настоящее время намечается некий кризис, связанный с недостатком в новых подходах и опасностью утраты специфики исторического знания благодаря чрезмерно тесному контакту с разного рода социальными науками). Именно с ней так тесно связывается зарождение, развитие и расцвет исторической антропологии, что зачастую их просто не различают друг от друга. С одной стороны, это оправданно и понятно—ведь основные установки, принципы, представители исторической антропологии напрямую связаны с школой “Анналов”; с другой стороны, историческая антропология переросла рамки отдельной школы, представляя собой уже достаточно оформленную и законченную систему исторического познания, способную к самостоятельному развитию. Эту двойственность необходимо всегда иметь в виду, чтобы избежать опасности, случившейся в сфере философского знания, когда конкретную немецкую школу философской антропологии стали отождествлять с философской антропологией как проектом осуществления современной “первой философии”, тем самым невольно сужая значимость последнего. Поэтому представляется целесообразным начать с рассмотрения установок школы “Анналов” чтобы затем, на их основе, перейти к анализу общих принципов исторической антропологии.

Претензии основоположников школы “Анналов” были направлены на то, чтобы сделать историю не отдельной, четко определенной в своих конкретных границах сферой знания, а представить ее фундаментальной междисциплинарной наукой о человеке, вовлекающей в сферу своих исследований любые события, формально и не относящиеся к истории. Человек оказывается тем магнитом, который, притягивая к себе сферы исследований самых разных наук, позволяет рассматривать их в историко-антропологической перспективе; таким образом, история как бы преодолевает отличие “наук о духе” и “наук о природе”, установленное В. Дильтеем. Так, Марк Блок в своей книги “Апология истории”, воплощающей программные методологические и содержательные принципы нового понимания истории, приводит следующий пример. В 10 веке в побережье Фландрии врезался глубокий залив Звин, который затем занесло песком; само по себе это событие, бесспорно, относится к тому разделу знаний, которое изучается геологией, но будучи рассматриваем в контексте проблемы “человек в истории” этот факт уже не может быть понят только как естественнонаучный, или природный, так как он отразился на изменении исторического существования человека как социокультурного существа(нужно было строить плотины и каналы, это способствовало развитию наук, изменение трудовых отношений, возможная миграция населения по этой причине и т.д.). Поэтому М. Блок делает вывод: “Настоящий же историк похож на человеческого людоеда. Где пахнет человечиной, там, он знает, его ждет добыча”(М. Блок, Апология истории, М., 1986, 18).

Но для такого емкого и всеобъемлющего понимания исторической науки нужно было освободиться по крайней мере от “трех китов”, “трех идолов”, на которых держалось старое, традиционно-классическое понимание истории. Во-первых, от событийности истории, когда центром анализа становились главным образом всемирно-исторические события, вроде Крестовых Походов или битвы при Ватерлоо. Во-вторых, от биографичности истории, когда в горизонт ее внимания попадает исключительно жизнь выдающихся исторических личностей, так или иначе повлиявших на ход мировой истории, например Цезаря или Лютера. И в-третьих, от беспроблемности исторических трудов, в которых проводится отстраненный анализ “давно минувших дней”, проблемная актуальность которых уже не является таковой для современников, представляя для них исключительно “исторический”, или “архивно-запылившийся” интерес. Соответственно с этим можно определить и основополагающие установки, которые фундирует собой новое понимание истории.

Происходит переориентация приоритетных акцентов для исторического познания. На первое место выходит изучение именно человека(а не каких-либо общих механизмов социальной регламентации или культурной формации) в аспекте его повседневного существования, что выдвигает принципиально новую задачу: историческое исследование и описание социокультурных оснований повседневного сознания. Это означает обращение к таким влиятельным и значимым, но остававшихся скрытыми и научно не анализируемыми факторам человеческой жизни, как, например, языковая картина мира, привычки, традиции, мифологемы, основополагающие и фундирующие социальные, возрастные и иные устои—то есть все то, что сейчас понимается под общим понятием “культурного менталитета”. Как показали и продолжают показывать многочисленные исследования в этом направлении, то, что является наиболее близким остается и наиболее скрытным и, например, история формирования в европейском сознании чувства детства и семьи оказывается не менее(а, честно говоря, и более) увлекательной, чем, скажем, всемирное переселение народов, что и подтверждает книга Филиппа Арьеса “Ребенок и семейная жизнь при старом режиме”. В этом смысле также важно, что если перечень всемирно-исторических событий уже давно определен и здесь можно лишь предлагать какую-то новую интерпретацию этих событий, то перечень, говоря феноменологическим языком, интенциональностей(т.е. содержательных направленностей) повседневного сознания просто необъятен, и любая из них, самая, казалось бы, незначительная, обнаруживает свою историко-антропологическую значимость, выступая как бы тем срезом, в котором раскрывает себя вся культура. Все что оказывается следами повседневного сознания—а они воплощаются прежде всего в бытовых подробностях, остающихся запечатленными литературе, живописи или элементах материальной культуры—просто необъятный кладезь для историка.

Соответственно с этим история погружается в изучение не отдельной уникальной личности и его сознания, а анонимного, массового, не имеющего до этого голоса для своего выражения повседневного сознания человека определенной эпохи и определенной среды, со своими порядками, нормами и границами. В этом пункте школа “Анналов” выступила предвестником тех моделей исследований человека в обществе и культуре, которые связаны с структуралистическим и постструктуралистическим дискурсом—например, с знаменитой работой Ролана Барта “Мифология”. История стала пониматься не только и даже не столько как череда определенных исторически значимых событий, совершаемых отдельными личностями, а как изменение установок повседневного сознания в отношении восприятия основополагающих структур жизненного мира. Для фиксирования таких изменений, неуловимых с первого взгляда, не имеющего отдельного репрезентанта и открывающегося только в обзоре целостной картины мира, нужно повышенное внимание к категории длительности, нужен особый микроанализ, для осуществления которого необходимо задействовать все возможные факты культуры, свидетельствующие, прямо или косвенно, особенности положения человека в жизненном мире его временной эпохи. Большое значение здесь приобретает исследование соотношений в историческом процессе частного и общего, индивидуального и коллективного, микро-и макропроцессов. В связи с этим открывается исторический плюрализм в формировании картин мира в разные периоды или даже в один период, но разными социальными и культурными группами; здесь историческая антропология пересекается с социальной и психологической. Историк уже относится к предмету своего изучения как к инаковости, которую нужно не приспособить или подвести под правила установок современного сознания, а именно выявить и проанализировать ее своеобразие; соответственно происходит и отказ от приятия только одной единственной модели интерпретации в пользу множественности подходов, освещающих событие историческую эпоху с разных сторон, в разных аспектах. Неудивительно поэтому, что особый интерес здесь вызывают эпохи, от которых дошло наименьшее количество материалов и образ которых в классической истории оказывается застывшим. В первую очередь это относится к Средневековью, прозванному “темным”-- именно из школы “Анналов” вышли такие известные медиевисты, как М. Блок, Л.Февр, Ж.де Гофф, Ж. Дюби, близкие к ним Ф. Арьес, Ж.Делюмо; среди отечественных исследователей нельзя не отметить в этой области А.Я. Гуревича. Именно они смогли открыть Средневековье как насыщенную и увлекательную эпоху, представив людей, ее населявших, живыми и подвижными существами, со своими заботами и переживаниями, а не мертвыми схемами.

Все это оказалось возможным из-за нового понимания того, что является современным, т.е. по сути благодаря формированию принципов новой исторической герменевтики, уже заложенной В. Дильтеем и в дальнейшем нашедшей свое воплощение у Г.Гадамера. История перестала относиться к предмету своего изучения как неподвижной данности, застывшей в своем четком очертании в определенном месте мирового пути, она стала оперировать с категорией длительности, непрерывного временного изменения, чему способствовала развиваемая самым известным и глубоким французским философом первых десятилетий 20 века А. Бергсоном теория длительности, duree. Соответственно сместились границы современного и несовременного, стало очевидным, что раскрыть прошлое в его актуальной жизненности можно только из настоящего, и именно такое раскрытие имеет историческую значимость. Здесь встает вопрос о предпосылках и условиях понимания, и историческая антропология открыто признает и продуктивно использует то, что ранее оказывало скрытное влияние и сознательно подвергалось искоренению—влияние повседневного опыта историка на его исследования и интерпретациии. Именно на его основе и возможен реальный анализ действительного повседневного опыта прошлого, а не искусственно конструируемой его абстрактной схемы. Марк Блок писал, что в современности “непосредственно доступен нашим чувствам трепет человеческой жизни, для восстановления которого в старых текстах нам требуется большое усилие воображения…мы сознательно или бессознательно в конечном счете заимствуем из нашего повседневного опыта, придавая ему, где должно, известные новые нюансы, те элементы, которые помогают нам воскресить прошлое”(М. Блок, Апология истории, 27-28). Надо признать, что такой подход исходит из теории времени, развиваемой еще Августином в 11 книги “Исповеди”, в которой, в частности, прошлое понимается не в отрыве от настоящего, а как “настоящее-прошлое”, но огромной заслугой исторической антропологии были осуществление этой установки по отношению к конкретным сферам существования человека в истории.

Современные отечественные продолжатели школы “Анналов” представлены, помимо упомянутого уже А.Я. Гуревича, такими исследователями, как Ю.Л. Бессмертный, А.Л. Ястербицкая, Л.М. Баткин, Ю.Н. Афанасьев, Вяч. Вс. Иванов и др. Основным периодическим органом печати, представляющим их основные исследования в самых разных сферам и знакомящих с переводами работ зарубежных представителей исторической антропологии, является выходящий с 1989 года журнал “Одиссей. Человек в истории”, каждый номер которого имеет свою центральную тему. Так, например, выпуск 1990 года был посвящен теме “Личность и общество”, а 1991—теме “Культурно-историческая антропология сегодня”. В целом же направленность “Одиссея” старается органично совмещать в представляемом содержании так называемую “линию Блока”, связанную с изучением социальных основ истории, и “линию Февра”, направленную на исследование культурных фундаментов цивилизаций.

Дорофеев Д.Ю.